Онлайн книга «На одном дыхании!»
|
Телеканал «Спорт», конечно же!.. Сейчас он повернет за угол и… Он повернул, поднял глаза в длинных, прямых угольно-черных ресницах. Погибель, а не глаза. Погибель, погибель… Кажется, он даже не слишком удивился. Кажется, он даже обрадовался. – Привет! – сказал он. – Хорошо, что ты здесь. Нам как раз поговорить бы надо. – …внезапная смерть тридцативосьмилетнего Владимира Разлогова полностью парализовала деятельность компании «Эксимер», – бойко говорила в телевизоре красотка Катя Андреева. – Владимир Разлогов, возглавлявший «Эксимер» последние четыре года, скончался на минувшей неделе от сердечного приступа у себя на даче. Напомню, что «Эксимер» объединяет несколько химических предприятий, выпускающих продукцию, в том числе и стратегического назначения… Глафира нашарила пульт и выключила звук. Красотка Андреева продолжала что-то говорить, но, слава богу, уже неслышно. Глафира посмотрела сначала в пол, а потом на стену. И пол, и стена были обыкновенные, привычные. Владимир Разлогов, о смерти которого сообщили в новостях, приходился ей мужем. Посмотрев в стену еще немного, она поднялась и, по-старушечьи шаркая ногами, вышла на террасу. Осень шаталась по саду, путалась в деревьях, шуршала листьями. Лужи на дорожках морщились от ветра. Гамак, который позабыли снять, качался между соснами, то появляясь, то пропадая, как привидение. Если бы не случилось несчастья с Владимиром Разлоговым, гамак бы уже убрали и лужи разогнали с дорожек. Глафира постояла немного, морщась от ветра – как лужа! – спустилась со ступенек и пошла. Ноги в золотистых, легкомысленных, изящных и черт знает каких шлепанцах моментально вымокли. От холода Глафира поджимала пальцы с накрашенными ноготками. Ноготки были розовыми, глянцевыми и немного торчали из пляжных шлепанцев, которыми Глафира загребала воду из луж. Она накрасила ногти на руках и ногах розовым лаком, потому что они с Владимиром Разлоговым собирались на море. – Что-то устал я, – сказал он, приехав однажды с работы, – сил моих нет. Поедем на море? – Поедем, – согласилась Глафира. Надо отдать ему должное, приличий он никогда не нарушал – своих барышень в дом не водил и на курорты с ними не таскался. Мало ли, вдруг там знакомые, на курорте-то?! Глафира накрасила ногти розовым лаком, купила дикие леопардовые босоножки и сарафанчик с бретельками в «цветах сезона», чтобы не ударить лицом в грязь и не подвести Владимира Разлогова – вдруг там знакомые, на курорте-то! Осень дунула ей в лицо, как будто припудрила дождевой пылью. Глафира зажмурилась и потрясла головой, словно усталая лошадь. На участке никого не было, Глафира выставила всех вон. Можно никого не опасаться, не «делать лицо»! Она шагнула с дорожки в пожухлую мокрую траву и пошла, загребая шлепанцами. Сосны шумели в вышине неодобрительно, гулким осенним шумом. Наверное, нужно уехать в город. Наверное, следовало сделать это сразу после того, как она вернулась… оттуда. Наверное, не стоит бродить по лужам в нелепых леопардовых пляжных босоножках!.. Глафира дошла до сосны, положила обе руки на ее мокрый темный шершавый бок, подняла голову и долго смотрела вверх. Когда голова закружилась, перестала смотреть. Владимир Разлогов поступил с ней ужасно. Впрочем, не с ней одной! Ему наплевать на окружающих! То есть было наплевать, конечно. Вот и работа компании «Эксимер» парализована! Тут Глафира засмеялась, и смеялась довольно долго. Хорошо, что она выставила всех вон и никто не слышит, как она смеется! А что прикажете делать?.. Плакать, что ли?! Телефон зазвонил, и она удивилась – ей казалось, что в этой странной, другой жизни, где она бродит в пляжных шлепанцах по осеннему саду, телефон звонить не должен. Хотя он только и делал, что звонил, и каждый раз она вяло удивлялась. – Але? – Глафира Сергеевна, Дремов беспокоит. Разрешите прежде всего выразить вам глубочайшие соболезнования по поводу кончины нашего дорогого… Очень дорогого, вставила Глафира беззвучно. Наш дорогой – бриллиантовый! – Разлогов столько тебе платил, что впору не соболезнования выражать, а пойти и повеситься. Но Дремов, по-видимому, вешаться не собирался, был печально деловит и трагически озабочен. – Глафира Сергеевна, всей душой осознавая, как вам тяжело, я все же хотел бы, чтоб вы обозначили – хотя бы прикидочно! – сроки, в которые мы с вами можем встретиться. Глафира вновь подняла голову и смотрела на сосны, которые все качались и качались в вышине, а юрист все гудел и гудел в трубке, безостановочно, как овод над коровьим хвостом. – …некоторые обстоятельства! Боюсь, вам придется лично заниматься этим вопросом или делегировать полномочия… В конце концов Глафире он надоел, и она попыталась остановить басовитое гудение. – Это срочно? Овод, совсем было пристроившийся к коровьему хвосту, неожиданно смолк. Глафира ждала. Овод помалкивал настороженно, ворочался на том конце телефонной линии, топырил слюдяные крылья. – Глафира Сергеевна, я не смею настаивать, понимая ваше состояние… Состояние в мильон, беззвучно добавила Глафира. – …но тем не менее хотелось бы повстречаться в обозримые сроки. Дело в том, что у Владимира Андреевича, к сожалению, остались незавершенные дела. Его кончина была столь неожиданной… – Через две недели, – твердо сказала Глафира. – Ваши дела терпят две недели? – Две недели?! – ужаснулся юрист и опять загудел, как овод: – Голубчик, это слишком долго, невозможно долго! Поймите, при всем сочувствии к вам я не могу столько ждать… – Две недели, – повторила Глафира твердо. – Раньше я не могу. Подумала и добавила, подпустив в голос слезинку: – Он же умер! Понимаете, умер! Это прозвучало на редкость фальшиво, но овод-Дремов никакой фальши не заметил. Интересно, что за проблемы были у моего благоверного, равнодушно подумала Глафира, распрощавшись с юристом. И как они меня касаются?.. Телефон опять зазвонил, и она опять вяло удивилась. – Глаша, это я, – произнес ей в ухо Андрей. – Глаша, я только прилетел, я ничего не знал! Вот сейчас в «Новостях»… |