Онлайн книга «На одном дыхании!»
|
Прикрыв за собой дверь, она извлекла из укрытия журнал и еще раз посмотрела. Ну да. Оно есть. Но его не может быть. Как это возможно?! Ко всем непонятностям и тайнам добавилась еще одна, должно быть, самая загадочная, и некому задать вопрос, чтобы получить ответ! Ей срочно нужно все проверить, хорошо бы прямо сегодня. А для этого нужно оказаться дома. Она одевалась перед зеркалом, очень решительная и как будто проснувшаяся. Разлогов бы ни за что не поверил, вдруг подумала Глафира и серьезно посмотрела на себя в зеркало. Разыгранное представление с кошкой никогда бы его не убедило. Его нельзя было обмануть. Он никому не верил. Марина посмотрела на себя в зеркало, вздохнула протяжно и опять посмотрела. Она знала, что красива, но сейчас показалась себе не просто красивой, а неправдоподобно прекрасной. Дьявольски прекрасной. Она смотрела на себя какое-то время, потом чуть-чуть подняла подбородок и повернула голову. Так еще прекрасней. Не женщина, а бездна!.. Без дна… Свет единственной лампы ложился очень правильно, глаза тонули в тенях, а кожа на скулах была прозрачной и тонкой, обещающей нежность и жар. Как там у Островского, которого Марина только что отыграла?.. «Дамы, барышни какие! Ну это вам так с дороги показалось. Разве чем другим, а этим похвастаться не можем». – Конечно, не можем, – шепнула Марина и рассмеялась тихонько, – ни дамами, ни барышнями, где уж там! Одна я и есть, а больше… кто же?.. В дверь тихонько поскреблась гримерша. Марина быстро и ласково ее выпроводила. Не до тебя сейчас. Я пока еще не хочу обратно к вам, в ваше болото, которое вы называете жизнью. Я все еще – над. Я все еще – вверху. Я все еще – полет. Ах как она любит театр, сцену и оглушительную до звона в ушах собственную свободу – которую там внизу, в болоте, предлагалось пить по глоточкам, строго отмеряя каждый! А на сцене она… летает. Фу, какое избитое выражение! Летает на сцене! Впрочем, она им не писатель, чтобы придумывать какие-то необыкновенные выражения! Марина подышала на зеркало и еще раз взглянула – та, в зеркале, теперь была вся затуманенная и еще более прекрасная. Одна ты в Москве, и он один в Москве, вот вас и пара!.. – Прав, тысячу раз прав Островский, – прошептала Марина, – одна, одна в Москве… И пары ей никакой не требуется! Ну лирика лирикой, а нужно собираться. Сейчас в баню – после каждого спектакля, после купания в любви, ненависти, обожании, непременно очистительное омовение – в прямом смысле слова! – и можно жить дальше. Жить – это так прекрасно! Она почти запела, собирая с зеркального столика штучки, но нет!.. Постучали, просунулись, забубнили, все испортили, все… Конечно, она сама виновата немножко! Ка-апельку! Про интервью она и позабыла совсем, хотя обещала, да, обещала. А раз обещала, теперь никуда не денешься! Ну интервью так интервью, пусть будет интервью! Интервью – я из тебя веревки вью! В театре оставаться было нельзя – все закончилось, погасли огни, закрылись двери, разошлись и зрители, и служители, и актеры, – и Марина пошла в кафе, которое в народе так и называлось «Актерское». Здесь всегда, особенно по утрам, часиков около одиннадцати, можно встретить пару-тройку знаменитостей, маявшихся от вчерашнего похмелья над тарелкой гурьевской каши. Нынче, Марина чуть-чуть огляделась по сторонам, щуря близорукие глаза, не было никого. Корреспондентка приплелась за ней следом. Все время, пока они переходили брусчатку, корреспондентка трусила сзади, чуть поотстав, неотрывно, любовно и истово глядела ей в щеку, как смотрят на лики святых, и трещала, трещала без умолку. Все о том, как велика Марина и как прекрасно она сегодня играла. Волшебно, волшебно!.. Марина спросила минеральной воды без газа, положила ногу на ногу, расправила на круглом колене теплую юбку, подперла кулачком подбородок и стала смотреть на свечку. Она смотрела на свечку и думала, как в ее зрачках плавают желтые огоньки. Корреспондентка суетилась напротив. Долго снимала куртчонку и пристраивала на соседний стул – та все валилась на пол. Она поднимала и снова пристраивала, краснея от неловкости, как девочка. Потом копалась в необъятном, бесформенном бауле, добывала чего-то – все не то! – и кидала обратно. Наконец выложила диктофон и все никак не могла его включить, терялась, ужасалась, зачем-то дула в него, как когда-то Маринина бабушка дула в телефонную трубку. Марина терпеливо ждала, думала про теплые желтые огоньки, молчала. – Извините, – пролепетала несчастная, наконец устроившись. – Я просто волнуюсь очень… – А вы не волнуйтесь, – посоветовала Марина. – Ну как же? Такое… событие… Это же такая удача… такое… счастье… вы… вы даже представить себе не можете, Марина Олеговна, насколько я… вас… обожаю! Я вас люблю и обожаю, подумала Марина. Беру за хвост и провожаю. Так, про обожание все понятно. Дальше что?.. Давай, давай, тетя! У меня баня простынет!.. – Вы такая… великая актриса. Вы такой… человек… значительный, большой, что называется, человек… и чтоб так повезло, что вы согласились… Все же знают, вы интервью очень редко даете, а мне так повезло… Спасибо вам, – наконец выговорила корреспондентка, и Марине показалось, что она сейчас бухнется на колени. – Вам спасибо! – смеясь глазами, возразила Марина. – А как вас зовут? – Ой, простите, я не представилась! – Она опять нырнула в свой баул и стала ожесточенно рыться в нем. – Вот, вот! И она ткнула в Маринину сторону визиткой. – Меня зовут Ольга! Ольга Красильченко, я специальный корреспондент… – Может быть, чаю? Или кофе? Хотя для кофе уже поздно… – Нет-нет, спасибо. Ничего не надо, ничего! Чаю можно, зеленого, с жасмином. – Зеленого чая с жасмином, – не повышая голоса, повторила Марина чуть в сторону, и неясная тень зашевелилась за ее плечом, пошла складками – официант услышал, конечно, кинулся исполнять. |