Книга Король и злой Горбун, страница 38 – Владимир Гриньков

Он улыбался, и его улыбка была совершенно искренней. Еще бы – Степана он не видел почти тридцать лет, и воспоминания юности теперь будоражили и радовали. Они обнялись. Присмиревший Демин топтался в стороне.

– Идем, идем, – потянул по ступеням гостя Гончаров. – Я тебя уже заждался.

Спустились вниз, вошли в зал. Здесь не было никого, и ресторан казался необитаемым, только угловой столик был накрыт на двоих, и на нем, создавая непринужденную уютную атмосферу, потрескивали горящие свечи.

– А мне говорят: спецобслуживание, – начал было гончаровский гость и тотчас же осекся, вдруг догадавшись о чем-то.

– Спецобслуживание, – не стал разубеждать его Гончаров. – Садись-ка вот сюда.

А к столу уже мчались вышколенные официанты, сразу двое, и не привыкший к такому обхождению Степан Николаевич сжался и затих. Зато Гончаров чувствовал себя в родной стихии. В дополнение к тому, что стояло на столе, он заказал еще несколько блюд, да как заказал! Будто был не гостем этого почтенного заведения, а хозяином, так это смотрелось со стороны. Неспешность речи, плавность движений и никакого заискивания перед обслугой. Хозяин!

– Ты где сейчас? – спросил Степан Николаевич, когда официанты умчались выполнять заказ. – По бизнесу?

Лично для него это было бы наиболее правдоподобным объяснением. Но сегодняшний день представлялся Гончарову особенным, и на мелочи он размениваться не собирался.

– По бизнесу? – переспросил с мягкой и значительной улыбкой. – Ну что ты!

Самолично плеснул в рюмки дорогого коньяка, который его гость прежде видел только на рекламных плакатах.

– Бизнес – это занятие для нищих духом, – сказал Гончаров. – Для тех, кто не способен мечтать, кто не видит перспективы.

Его гость, наверное, тоже не видел перспективы, потому что вдруг поскучнел, но Гончаров этого, казалось, даже не заметил. Он держал в руке рюмку с коньяком и задумчиво смотрел вдаль, прозревая там, вдали, что-то такое, чего не видел его собеседник.

– Степа! – с чувством сказал Сергей Андреевич. – Давай выпьем за людей, о которых никто не знает. А они тем не менее делают свое нелегкое дело – там, – махнул рукой, указывая куда-то за стены ресторана, – далеко от нас. Благодаря этим людям мы можем спокойно жить и трудиться, когда-нибудь о них напишут книги.

Гость ничего не понял, кроме того, что и Серега Гончаров, его давний дружок, имеет отношение к этим таинственным героям, и на всякий случай согласно кивнул. Они выпили. Коньяк оказался хорош.

– Так это все – для тебя? – Степан Николаевич повел рукой вокруг, имея в виду то самое «спецобслуживание», о котором ему сообщили на входе.

– Для нас, – поправил его незаносчивый друг детства. – Для нас с тобой, Степа. Ты-то как?

– Я – никак, – сообщил Степан.

Прямо-таки потух. Жизнь не удалась. Пятьдесят лет, время подводить первые итоги, а за душой оказывается – ничего. Пшик!

– Что такое, Степан? – озаботился Гончаров. – Плохо жил, да?

– Не то чтобы плохо…

– Ну-ну, рассказывай!

– Серо как-то. Неуютно. Да ты и прав, наверное, плохо! Плохо жил!

Гончаров потребовал подробного отчета. В следующие пять минут он узнал, что Степан Николаевич несколько сгустил краски. У него, оказывается, было двое детей и двое же внуков. Последние десять лет он трудился в одном из учреждений Академии наук и имел докторскую степень. Три года проработал в Австралии, читая там лекции, и вернулся по собственной воле, соскучившись по березкам. Были изданы две его монографии и опубликовано несколько десятков статей.

– Так в чем же дело? – спросил озадаченный Гончаров. – В чем проблема?

– Ни в чем, – ответил посмурневший Степан Николаевич. – Плохо – и все дела!

Гончаров откинулся на спинку стула. У него был вполне сочувствующий взгляд, но где-то там, в глубине этого взгляда, угадывались насмешка и тщательно скрываемое торжество. Ничто не может так возвысить человека в собственных глазах, как лицезрение чужих неудач, пусть даже и не вполне настоящих.

– М-да, – протянул Сергей Андреевич. – Серость будней заедает.

Он кивнул, подтверждая, что способен понять своего собеседника.

– Мне это чувство незнакомо, но понять тебя могу. Вроде бы успех, вроде бы люди уважают, но – что-то вот так свербит внутри.

Гончаров говорил будто с затаенной печалью. Как он играл, черт побери! Какой талантище пропадал! Я знал его прежнюю жизнь, но сейчас, глядя на него, готов был поверить, что мое знание было ненастоящим. А настоящий Гончаров – вот он, передо мной, многое повидавший, значительный и уверенный в себе.

– Мы часто ошибаемся, – продолжал Сергей Андреевич. – Там, в самом начале пути. Когда решаем, кем быть и для чего жить. Хотим как можно быстрее стать взрослыми, строить карьеру, бороться, пытаясь чего-то достичь. И в математически просчитанной четкости своих стремлений и поступков теряем – что?

– Что? – как эхо отозвался его собеседник.

– Мечту! – ответил Гончаров. – Задор и безрассудство молодости! Самих себя!

Он говорил так уверенно, что Степан Николаевич все больше и больше сникал, понимая, что речь сейчас не о Гончарове, а о нем, об эфемерности его успехов, об этой диссертации, которую он защитил и которая никому, кроме него самого, честно говоря, не нужна; о его работе, которая именно работа – ради куска хлеба, но никак не полет мысли и не воспарение духа; обо всей его жизни, о которой и вспомнить-то ничего хорошего нельзя.

– А я плюнул на все. Еще тогда, в молодости, как только из армии пришел. Решил, что ничего мне не надо – ни достатка, ни благ каких особых. Лишь бы послужить стране.

Его взгляд затуманился. Он поджал губы, и лицо приобрело несколько суровое выражение. Степан Николаевич смотрел на своего собеседника с нескрываемым благоговением.

– И, знаешь, я доволен своей жизнью. Хотя ни денег не накопил, ни квартирой в центре не обзавелся. – А взгляд Гончарова все больше и больше туманился. – Да и ни к чему мне это все. В других местах я бываю чаще, чем в Москве, и уже не разберешь, где мой дом. – Встрепенулся. – Но Родина – здесь!

Взгляд горел. Лицо раскраснелось. Он был красив красотой человека, твердо знающего, для чего живет.

– Риск – ничто! Опасность – ничто! Лишь бы страна родная жила спокойно!

– За тебя! – воодушевился и Степан Николаевич, подняв наполненную коньяком рюмку. – За твою работу! За твое мужество!

– А что ты знаешь о моей работе? – будто даже насторожился Гончаров.

– Знать не знаю, но догадываюсь, – многозначительно и понимающе улыбнулся его собеседник. – Будь спокоен, Сергей, я – могила!

И даже палец к губам прижал, демонстрируя, что на него можно положиться.

– Не может быть, чтоб знал! – продолжал волноваться Гончаров.