Книга Министерство мокрых дел, страница 35 – Владимир Гриньков

– Ну, наливай, лейтенант! – распорядился Брусникин.

Савинов плеснул коньяку в две рюмки – себе и генералу.

– А бойцу? – напомнил Брусникин.

Савинов украдкой вздохнул. Мы снимали происходящее скрытой камерой, и я видел, как терзался лейтенант. Лейтенанту было хорошо знакомо, что такое пьяный Пряхин. И он не хотел, чтобы этим знанием обогатился и генерал. Но Брусникин сказал веско:

– Наливай и ему! Служба ведь не сахар.

Лейтенант не посмел перечить, налил и Пряхину. А тот тем временем совершенно спокойно подтвердил:

– Служба не сахар, конечно. Жду не дождусь, когда эта бодяга закончится и я напьюсь до поросячьего визгу.

– Это не бодяга! – посуровел Брусникин. – А служба!

– Я и говорю, – легко согласился боец, кося взглядом на вкусности.

– Ну, по первой! – поднял свою рюмку генерал. – За то, чтоб, в общем, было…

Выпили. Пряхин, не соблюдая субординации, первым ухватил бутерброд с черной икрой и отправил его в рот. Лейтенант поперхнулся коньяком, увидев такую наглость. Но Пряхин этого, казалось, даже не заметил.

– Есть анекдот, – вдруг вспомнил он. – Про армянское радио. Им, значит, вопрос задают: все ли грибы можно есть. «Все, – отвечает радио. – Но некоторые из грибов – только однажды».

– Ха-ха-ха! – раскатисто засмеялся Брусникин. – Да, это ты здорово ввернул. Как раз по теме, – повел рукой, показывая на стол.

– Я еще про еду знаю, – расхрабрился Пряхин.

– Ну, давай!

– Возвращается «новый русский» домой, жена уже ужин приготовила. «Что сегодня на ужин?» – спрашивает муж. «Обычное дело, – это ему жена отвечает. – Анчоусы, икорка красная и черная, вино французское, ананасы». – «Во, блин, надоело все, – говорит «новый русский». – Мне бы картошечки отварной, кислой капусты и пива «Жигулевского». А жена в ответ: «Размечтался! Ты вот зарабатывай, как все мужики, будет тебе капуста с картошкой!»

– Ох-хо-хо! – развеселился генерал. – Да, это ты здорово, про «новых-то русских». – Он повернулся к приунывшему было Савинову: – Наливай, лейтенант!

Савинов налил коньяку. По нему было видно, что он мучительно раздумывает о том, под каким бы благовидным предлогом выпроводить проклятого Пряхина.

– Откуда ты призывался? – спросил у Пряхина генерал.

– Из-под Костромы я.

– Места хорошие у вас?

– А что ж, – не стал хаять родную сторонку боец, – места как места.

– Матери пишешь?

– Ну как же! Считай что каждый месяц.

– Не балуешь старушку! – нестрого погрозил пальцем генерал.

– А об чем писать-то? Об чем надо – об том командование напишет.

Лейтенант Савинов посмирнел лицом. Лично он за последние полгода отправил в Костромскую область четыре письма с сообщениями о творимых неуправляемым Пряхиным безобразиях и слезными просьбами к родителям воздействовать на непутевого сына. Ответа на те письма не было. Пряхин объяснял это тем, что деревня, видимо, гуляет. А если гуляет – это на долгие месяцы. Может быть, даже до Нового года. И если до Нового года не остановятся, то счастья потом еще многие месяцы не видать, потому как праздники там идут один за другим.

– За родителей! – провозгласил тост Брусникин.

Пряхин выпил за родителей с видимым удовольствием. Он вообще был парень безотказный, этот Пряхин.

– Скоро дембель? – поинтересовался генерал.

– Ну! – подтвердил Пряхин, громко икнув.

Не привык солдатик к такой обильной пище.

– Так и поедешь домой рядовым?

– А что ж, – не опечалился боец. – Все ж не ефрейтором.

– Ефрейтором разве плохо?

– Ну вы ж сами знаете, товарищ генерал. Лучше родителям иметь дочь проститутку, чем сына ефрейтора.

– Ты не очень-то! – не выдержал Савинов.

– Да чего, пусть! – остановил его генерал. – Это ж их фольклор, солдатский.

– У солдата слово крепкое! – подтвердил Пряхин. – Соленое, в общем, слово. Я тут еще один анекдотец вспомнил…

Савинов сделал предупреждающий жест, но безрезультатно.

– В гарнизонном детском саду двое солдат чинили электропроводку. Все сделали, ушли, а после них беда – дети все поголовно матом начали ругаться. Ну, натурально, заведующая детсадом пожаловалась командиру части. Тот вызывает к себе бойцов, начинает их дрючить. А один из бойцов докладывает: «Не было ничего такого, товарищ командир. Мы просто работали, не разговаривали даже. Рядовой Иванов провода паял, а я внизу придерживал стремянку. Тут олово начинает капать мне на голову…» – «А, – говорит командир, – и тут-то ты…» – «И тогда я говорю: «Рядовой Иванов, разве вы не видите, что вашему товарищу на голову падают капли расплавленного олова?»

– Ха-ха-ха! – от души рассмеялся генерал. – Да, это ты завернул будь здоров! Слушай, а чего бы тебе сержанта не присвоить, а?

Лейтенант Савинов протестующе раздул щеки. Хотел сказать, что это просто невозможно, никак нельзя, что нет в части хуже солдата, чем бестолковый и хамоватый Пряхин, и если ему дать внеочередное звание, то где ж тогда на земле справедливость?

– Справедливо? – словно прочитав его мысли, спросил у лейтенанта Брусникин.

Савинов хотел ответить, что несправедливо, конечно же, но тут до него дошло, что сказать правду – себе дороже. Потому что по армейским понятиям плох всегда не боец, а его командир, который не смог этого бойца воспитать, и если раскрыть генералу правду, то скорее всего ему, Савинову, хуже и будет. И Савинов, кляня и презирая себя, вынужден был подтвердить, что да, справедливо, и совершенно не ожидавший такого поворота Пряхин с радостью схватился за коньячную бутылку.

– Ну, спасибо, товарищ генерал! – выдохнул он счастливо. – Ну уважили! Всю жизнь вас буду помнить! Давайте за вас, товарищ генерал! Чтоб и вам так звезды на погоны сыпались, как мне лычки!

Молодой генерал Брусникин не возражал. Выпили. Лейтенант Савинов заметно скис. Но на него сейчас никто не обращал внимания.

– Ты вообще по какой специальности? – спросил у Пряхина генерал.

– Я шофер.

– Машина какая?

– Был «КамАЗ».

– Почему «был»?

– Я его утопил в речке на прошлой неделе.

Лейтенант Савинов затосковал.

– Как же ты так умудрился?

– По пьяни, ясное дело, – не стал кривить душой Пряхин. – С дружбанами в соседней деревне надрались самогону, ну и пошли куролесить. Утопили, в общем, машину.

Генерал обернулся к побледневшему Савинову, чтобы уточнить подробности происшедшего, но тут в голове у Пряхина соскочил какой-то рычажок.