Онлайн книга «Министерство мокрых дел»
|
А главный тем временем неожиданно обернулся к нему: – А как там вообще жизнь? Народ-то как? И все тоже посмотрели на Муравьева. – Бедствует, – осторожно стал нащупывать верную дорожку Сеня. – Плохо народу. – Но земля-то под ногами оккупантов горит? – Еще как горит! – Теракты, наверное? Покушения всякие? – Ого-го! – воодушевился Сеня. – Что ни день, в Москве кого-нибудь или застрелят, или взорвут. – Да, вот это по-нашенски! – с воодушевлением признал партизан. – Ни минуты покоя врагу! – А то вот еще демонстрации… – Какие демонстрации? – не понял партизан. – Трудящихся. На Первое мая. На Седьмое ноября. Под красными знаменами, по Тверской… – По какой Тверской? – Ну, бывшая Горького. – Немцы, что ли, переименовали? – Вроде того. – Не дает им покоя наш пролетарский писатель, – оценил партизан. – Так что ты там про демонстрации говорил? – И тысячи людей под красными знаменами идут, значит, по Тверской… – Что-то я не пойму. Какие тысячи людей? Под какими знаменами? Это при фашистах-то? Сеня понял, что зарапортовался. Так гладко все шло, и вот тебе, пожалуйста. Он замолчал, не зная, как все объяснить. Его счастье, что Толик пришел на выручку. – Ночью все происходит, понятное дело, – уточнил Толик. – Ночью? – не поверил партизан. – Конечно! Как полночь, так народ в центре Москвы собирается и прет по улицам под красными стягами. – А фрицы? – А фрицев нет. Боятся. Как ночь, так они по норам прячутся. Ночью город наш. – Ну надо же! – восхитился партизан. – Подпольный обком действует! – Еще как! – подтвердил Толик. – Народ и партия едины. Сеня Муравьев, выслушивая всю эту ахинею, медленно приходил в себя. Уже поверил, что отделался легким испугом. Поосторожнее с этими партизанами надо, а не то чуть что не по-ихнему – тут же в расход, как того фотокора. – Ты-то сам как? С образованием? – А? – очнулся Сеня. Партизан склонился к нему и переспросил: – Ты учился? Сеня хотел было поведать ему про десятилетку и про институт, но Толик под столом торопливо прижал его ногу к полу, и Сеня, поперхнувшись, закашлялся. – Безграмотный он, – сообщил Толик. – Три класса оккупационной школы. Некоторые буквы знает, но только и всего. Даже сложение-вычитание они не проходили. Муравьев посмотрел на говорившего с благодарностью. Толик опять спас ему жизнь. – Ну ладно, – взглянул на наручные часы партизан. – Будем закругляться. А часы у него были замечательные. Швейцарские, в корпусе из белого золота. Такие стоят тысяч сто. Долларов, разумеется. Сеня был в курсе и оценил по достоинству. Не успел он удивиться этому обстоятельству, как и другие партизаны принялись сверять время, и такие же часы, как у их главаря, обнаружились у всех остальных. Так что одних только хронометров в этой комнате в данную минуту было на миллион долларов. Сеня дрогнул. По нему было видно, как он потрясен. Партизаны потянулись к выходу. И Толик вышел. И его мать тоже. И как-то так само собой получилось, что Сеня остался в комнате с глазу на глаз с партизанским предводителем. – Понравился ты мне, – признался партизан. – Сразу видно, что наш человек, советский. Может, к нам пойдешь? – Не-е. – Почему? – вроде бы даже удивился партизан. Сеня знал ответ, почему именно он не хочет. Потому что дело это подсудное, и сколько веревочке, как говорится, ни виться… И хоть на смертную казнь у нас сейчас вроде бы мораторий, расстрельные приговоры тем не менее выносятся исправно, а если их выносят, то быть такого не может, чтоб когда-нибудь все снова к старому не повернулось. – Ты подумай, – посоветовал партизанский командир. – Жизнь у нас не хуже, чем в городе. А ездим мы на чем! Ты в окно-то посмотри! Сеня посмотрел. У дома стояли партизанские средства передвижения – вседорожники «Хаммеры». Двести тысяч долларов одна штука с учетом растаможки. – Машину тебе дадим, – уговаривал партизан. – Такую вот? – не поверил в скорое счастье Муравьев. – Ну конечно. У нас их много. Я же говорю – хорошо живем. На базе нашей партизанской жизнь слаще, чем в царских покоях. Мебель итальянская, джакузи французские. Зарплату тебе опять же положим. – Зарплату? – снова не поверил Сеня. Про партизан, сидящих на зарплате, он слышал впервые в жизни. – Двадцать тыщ тебя устроит? – Рублей? – опешил Сеня. – Или этих… как их там… рейхсмарок? – Каких рейхсмарок, темнота? – засмеялся партизан, впервые за весь их разговор. – Баксов, понятное дело. – Двадцать тыщ?! – Ты что? Обиделся? Мало? – обеспокоился партизан. – Ну ты же вроде как на стажировке будешь. А через три месяца добавим. Три месяца – и шестьдесят тысяч. Таких денег Сеня никогда и в руках не держал. Он хотел что-то сказать, но не мог. Не получалось у него. – Ты подумай, – предложил партизанский вождь. – Время есть. – Он похлопал Муравьева по плечу и вышел из комнаты. Сеня совершенно обездвижел. В таком состоянии его и обнаружил появившийся через минуту Толик. – Да какие же они партизаны? – пробормотал Сеня. – Они про доллары знают! И про джакузи! Они на «Хаммерах» ездят. И часы у них по цене в сто тыщ. – Он повернулся к Толику: – Вот ты мне скажи! Ну не может же быть! – Может, – сообщил Толик. – Они хорошо устроились. Им нравится. Толик опустился на лавку рядом с Муравьевым. – Деды их уж точно здесь партизанили. И отцы. И они вот теперь – тоже. Просто иногда очень выгодно не выходить из леса, продолжать войну. Вот они и продолжают. – И не знают, что война уже закончилась и немцев здесь нет? – не поверил Сеня. – Знают, конечно. Но делают вид, что не в курсе. – Зачем? – Говорю же – им так удобнее. Создали свой, параллельный мир и не хотят из него выходить. Здесь, в нашем мире, были колхозные трудодни, хрущевская кукуруза, ядовитая колбаса за два двадцать и обязательный рубль с получки в Фонд мира. Еще были субботники, всеобщая воинская обязанность, уголовная статья за тунеядство и партком, разбирающий жалобу брошенной жены. А у них ничего этого не было. И нет. Они никому не подчиняются. Все, что им необходимо, берут силой. Вообще-то, если честно, – Толик завистливо вздохнул при этих словах, – самая привлекательная модель устройства жизни. Все иметь и ни за что не отвечать. |