Онлайн книга «Обсидиановая бабочка»
|
Полоса краски поползла с шеи ему на лицо. - Не называй меня так! - Так - это как? Деточка? Он кивнул. - Ты предпочитаешь лапушка, пупсик или цыпочка? Краска из розовой стала красной и продолжала сгущаться. - Не называй меня ласкательными терминами. Меня никто лапушкой называть не будет. Я уже готовила очередную язвительную реплику, но он подставился, и я придумала получше. - Как мне тебя жаль. - О чем ты бормочешь? - Жаль, что тебя никто лапушкой не назовет. Румянец, начавший уже бледнеть, вновь вспыхнул, будто Олаф покраснел от смущения. - Это ты что, мне сочувствие выражать вздумала? Голос его чуть повысился - точно рычание собаки перед броском. От накала эмоций у него усилился акцент - очень немецкий, нижненемецкий даже. Бабушка Блейк была родом из Баден-Бадена, на границе Германии и Франции, но двоюродный дедушка Отто был из Хапсбурга. На сто процентов я не была уверена, но акцент звучал похоже. - Каждого человека кто-то да должен называть лапушкой, - пояснила я медовым голосом. Я не злилась. Я его подначивала, а не надо бы. Единственное оправдание - что эти разговоры об изнасиловании заставили меня его бояться, а это мне не нравилось. И я тянула зверя за хвост, чтобы самой же расхрабриться. Глупо. Когда я сама осознала, что делаю, то попыталась это прекратить. - Ни одна баба меня не запряжет, а потому и лапушкой называть не будет. Он тщательно выговаривал каждое слово, но акцент усилился, стал выразительнее. Олаф пошел вокруг стола, шевеля мускулами, как огромный хищный кот. Я откинула полу куртки, показывая пистолет. Он остановился, но лицо его было яростным. - Давай начнем сначала, Олаф, - предложила я. - Эдуард и Бернардо мне рассказали, какой ты злой и страшный, и я занервничала, а потому ощетинилась. Когда я ощетиниваюсь, то становлюсь занозой. Прошу прощения. Давай сделаем вид, что я к тебе не прикалывалась, а ты не злой и страшный, и начнем сначала. Он застыл - иначе тут и не скажешь. Напряженная дрожь его мускулов расползлась, как вода по слону. Но она не исчезла, а где-то затаилась. Я на миг увидела его изнутри, будто дверца распахнулась. Он действовал из огромной черной ямы ярости. Она обычно направлялась на женщин, и это было случайно. Злости нужен объект или человек превратится в одного из тех, что въезжают в рестораны на машине и начинают стрелять во всех подряд. - Эдуард очень настаивал, что ты должна здесь быть, но что бы ты там ни говорила, меня ничего не заставит с этим смириться. Акцент убывал в его речи по мере того, как он овладевал собой. Я кивнула: - Ты из Хапсбурга? Он моргнул, и на миг мрачность сменилась недоумением. - Что? - Ты из Хапсбурга? Он вроде как задумался на секунду, потом кивнул. - Я вроде как узнала акцент. Его вновь охватила презрительная угрюмость. - Ты специалистка по акцентам? - Он сумел произнести это язвительно. - Нет. Мой дядя Отто был из Хапсбурга. Он снова моргнул, и мрачная гримаса чуть смягчилась. - Ты не немка. - Он произнес это очень уверенно. - Семья моего отца - из Германии, из Баден-Бадена на краю Черного Леса. А дядя Отто был из Хапсбурга. - Ты сказала, что акцент был только у твоего дяди. - Когда я появилась на свет, почти вся моя семья столько здесь прожила, что перестала уже говорить с акцентом, только у дяди Отто он сохранился. - Он уже умер, - сказал он полувопросительно полутвердительно. Я кивнула. - От чего он умер? - Бабуля Блейк говорила, что тетя Гертруда его запилила до смерти. Олаф передернул губами. - Женщины - тираны, если мужчины им это позволяют. - Голос его звучал чуть-чуть спокойнее. - Это правда и насчет мужчин. Если один партнер слаб, второй берет власть в свои руки. - Природа не терпит пустоты, - произнес Бернардо. Мы оба посмотрели на него. Не знаю, что у нас было написано на лицах, но Бернардо поднял обе руки вверх: - Извините, что вмешался. Мы с Олафом снова стали смотреть друг на друга. Сейчас он был настолько близко, что я могла бы и не успеть выхватить браунинг. Но если я сейчас отодвинусь, все мои миротворческие усилия пойдут насмарку. Он это примет либо за оскорбление, либо за слабость - ни то, ни другое мне не нужно. Поэтому я осталась на месте и попыталась не выдавать своего напряжения, потому что, как бы спокойно ни звучал мой голос, внутри стянулся узел. У меня только один шанс сделать эту работу. Если я его сейчас профукаю, дом во время моего пребывания здесь превратится в вооруженный лагерь, а нам надо заниматься раскрытием преступления, а не междоусобицей. - Каждый человек - либо лидер, либо ведомый, - сказал Олаф. - Ты кто? - Я готова следовать за тем, кто этого заслуживает. - И кто решает, заслуживает человек этого или нет, Анита Блейк? Я не могла не улыбнуться: - Я, конечно. У него снова дернулись губы. - И если Эдуард поставит меня командовать, ты будешь подчиняться? - Я верю суждению Эдуарда, поэтому - да. Но позволь задать тебе тот же вопрос: ты будешь подчиняться, если Эдуард поставит командовать меня? Он даже вздрогнул. - Нет. Я кивнула: - Отлично, по крайней мере мы хоть знаем положение вещей. - И каково оно? - Я из тех, кому важна цель, Олаф. Я сюда приехала раскрывать преступление, этим я и буду заниматься. Если в какой-то момент придется выполнять твои приказы, так оно и будет. Если Эдуард поставит меня командовать тобой, а тебе это не понравится, выясняй с Эдуардом. - Баба - она баба и есть. Ответственность перекладывается на мужские плечи. Я посчитала до десяти, потом пожала плечами. - Ты говоришь так, будто твое мнение для меня что-то значит. А мне плевать, что ты обо мне думаешь. - Для женщин всегда важно, что мужчины о них думают. Тут я засмеялась: - Ты знаешь, я было начала оскорбляться, но ты такой смешной! Я говорила всерьез. |