Онлайн книга «Обед у людоеда»
|
– Почему? – А у Борьки своей квартиры нет, он по женам кочевал. Одна выгонит – другая подберет. Говорят, в молодые годы хорош собой был, а сейчас на старый носовой платок похож. Оно и понятно! Зюка остановилась и перевела дух. – Интересно, почему Жанночка польстилась на такого малосимпатичного мужчину… – А, – отмахнулась Зюка, – да я могу штук десять его любовниц до нее назвать. Лена Рокотова из галереи «Марс», Танька Седых – журналистка с телевидения… – Погодите, погодите, вы только что говорили, будто с Борисом Львовичем в вашем кругу никто не хотел иметь дела… – Кто, я? Чушь! Да Борька переспал со всем, что шевелится! У меня закружилась голова. С ума сойти! Сначала она выливает ведрами сплетни, потом тут же отрицает сказанное… – Значит, Борис Львович не любил Аню? – Душенька, – пропела Зюка, – ну какая может быть страсть между козлом и жабой? Я не успела спросить, кто из супругов земноводное, а кто млекопитающее, потому что зазвонил телефон. – Милочка, – защебетала Зюка, – жду, жду… Потом она положила трубку и пропела: – Ну и зачем я вам нужна? – Просто хотелось узнать кое-что о Жанне, о последних минутах сестры… – Я очень любила Жанночку, – с чувством выпалила собеседница. – С ее смертью я лишилась одной из лучших подруг! Я подавила улыбку. – Мне говорили, что Жанна очень обиделась на вас за разгромные рецензии в журнале… – Вы, душечка, кто по профессии? – прищурилась Зюка. Ей-богу, если она не наденет очки, весь эффект от косметических операций пойдет прахом! – Музыку преподаю, в школе! – Ах так, – протянула Зюка и снисходительно пояснила: – Творческому человеку нельзя льстить, художника нужно стегать бичом, только тогда он создаст настоящие произведения. Тот, кто без конца хвалит, оказывает живописцу медвежью услугу, тормозит творческий рост. Такова моя позиция, и Жанночка ее в конце концов приняла. Последние годы мы были очень близки, очень! – Тогда, может, вы знаете, где ее дневник? – Что? – Жанна вела записи, каждый прожитый день описывала… Зюка заметно напряглась. – Первый раз слышу… Вы ничего не путаете? – Нет, она скрупулезно записывала события. А вы говорите, что были очень близки… – Ну, – принялась выкручиваться Зюка, – все-таки у человека должно оставаться что-то свое, глубоко личное… – Значит, про дневник вам ничего не известно? Зюка начала быстро рыться в ящике стола. – Душенька, с огромным удовольствием поболтала бы с вами еще, но, к сожалению, опаздываю на встречу. Сделаем так, я позвоню вам, когда выдастся минутка, обязательно на этой неделе, давайте телефон. – Я не москвичка, из Иркутска. – Где вы остановились? Не задумываясь, я ляпнула: – Гостиница «Морская». Зюка даже не переменилась в лице. – Где же такая? «Сама не знаю», – чуть не ответила я, но нашлась: – Провинциалу трудно в Москве ориентироваться, не могу запомнить названия улиц, хоть режьте. Сажусь в такси и прошу: «Отвезите в «Морскую». – Правильно, – одобрила собеседница, – я так в Париже поступаю. А в номере должен быть телефон. – Наверное. – Звоните, милочка, – прощебетала редакторша и, с ласковой улыбкой подав визитную карточку, буквально вытолкала меня в приемную. – Извините, я тороплюсь! Никогда я еще так бездарно не проводила беседу. Ничего, кроме старых сплетен, не узнала. В предбаннике перед Зюкиным кабинетом никого не было. Девственно-чистый письменный стол, даже без телефонного аппарата, всем своим видом сообщал – у секретарши выходной, или она на бюллетене. По левой стене, у входа в кабинет, располагались шкафы. Недолго думая, я открыла дверцы и нырнула внутрь. Говорливая Зюка торопится на встречу, значит, сейчас уедет, а я прошмыгну в кабинет и пороюсь в письменном столе, вдруг чего интересное найду. В шкафу висело два пальто, похоже, мужские. От одного сильно пахло туалетной водой «Шевиньон». Стараясь не закашляться, я пыталась вслушаться в звуки, доносившиеся из кабинета. Зюка, цокая каблуками, нервно ходила по комнате туда-сюда. Потом раздался ее голос: – Наконец-то! Почему трубку не снимаешь! Очевидно, собеседник начал оправдываться, потому что редакторша сердито оборвала его: – Ладно, потом врать будешь. Лучше слушай! Дело дрянь. Ко мне сейчас приходила баба, та самая, которую Анька наняла в агентстве следить за Борькой. Наглая, жуть! Решила, что я ее не узнаю, и прикинулась Жанкиной двоюродной сестрой. Начала расспрашивать, то да се… Ну я ей ничего не сказала, кроме того, что все и без того знают. Уболтала дуру вусмерть, велела ей звонить и вытолкала. Воцарилось молчание, потом Зюка сердито сказала: – Ты не дослушал. Во-первых, она ищет дневник, который вела Жанна, во-вторых, сказала, что не москвичка и живет в гостинице «Морская». Вновь повисла тишина, затем редакторша гневно воскликнула: – Ты идиот! Ну зачем ей говорить про «Морскую»! Да я чуть чувств не лишилась, еле-еле лицо удержала. Господи, неужели и впрямь все известно? Нет, я не переживу, умру, повешусь… И опять наступила тишина. Наконец Зюка вздохнула: – Хорошо, сейчас приеду. Последние слова она произносила, уже стоя в приемной. Я вжалась в заднюю стенку шкафа, стараясь не шелохнуться. Зацокали каблуки, потом раздалось шуршание пакета и тоненький скрип. Выждав для надежности еще минут пять, я вывалилась из убежища. Предбанник был пуст, только в воздухе витал запах дорогих французских духов. Я подергала дверь кабинета – закрыто. Что ж, придется убираться восвояси. Но не тут-то было! Бдительная Зюка, покидая помещение, заперла и приемную. Несколько минут я осторожно вертела ручку и ничего не добилась. Ну и что делать? Ночевать в редакции? А если вдруг кто-то войдет, как я объясню свое присутствие? |