Книга Игра ангела, страница 69 – Карлос Руис Сафон

Исабелла оделась, как утонченная сеньорита, сделала прическу и накрасилась, отчего стала выглядеть лет на десять старше.

— Ты очень красива и элегантна, — холодно заметил я.

— Почти как девушка вашего возраста, не так ли? Вам нравится платье?

— Где ты его взяла?

— В одном из кофров в дальней комнате. Наверное, оно принадлежало Ирене Сабино. Как вам? Оно хорошо на мне сидит?

— Я просил тебя договориться, чтобы все вещи забрали.

— Я пыталась. Утром я ходила в приходскую церковь, но мне сказали, что они не могут прийти и что-то взять, но если мы хотим, то можем принести сами.

Я безмолвно смотрел на нее.

— Это правда, — сказала она.

— Сними это и положи на место. И умойся. Ты выглядишь…

— Дешевкой? — закончила Исабелла.

Вздохнув, я покачал головой:

— Нет. Ты никогда не будешь выглядеть дешевкой, Исабелла.

— Конечно. Именно поэтому я вам так не нравлюсь, — пробормотала она, повернувшись и направляясь в свою комнату.

— Исабелла, — позвал я.

Она проигнорировала меня и вошла в спальню.

— Исабелла, — повторил я, повысив голос.

Она метнула в меня сердитый взгляд и громко хлопнула дверью. Я услышал, как она возится в спальне, подошел к двери и постучал. Отклика не последовало. Я постучал снова. Безрезультатно. Я открыл дверь и обнаружил, что девушка собирает немногочисленные пожитки, которые принесла с собой, и укладывает их в сумку.

— Что ты делаешь? — спросил я.

— Ухожу, вот что я делаю. Ухожу и оставляю вас с миром. Или войной, так как с вами ничего нельзя знать заранее.

— Можно узнать, куда ты собралась?

— Какое вам дело? Это вопрос риторический или иронический? Вам, конечно, все равно, но поскольку я умственно отсталая, то не способна заметить разницу.

— Исабелла, погоди минутку и…

— Не беспокойтесь за платье, я его сейчас сниму. И охотно верну вам письменный прибор. Я им не пользовалась, и он мне не нравится. Безвкусная безделушка для маленькой девочки.

Я приблизился к ней и положил руку на плечо.

Она резко отпрянула, словно от прикосновения змеи.

— Не дотрагивайтесь до меня.

Я молча ретировался к двери. У Исабеллы дрожали руки и губы.

— Исабелла, прости меня. Пожалуйста. Я не хотел тебя обидеть.

Она посмотрела на меня с горькой улыбкой и слезами на глазах.

— Вы только этим и занимались. С тех пор, как я переступила порог вашего дома. Вы только и делали, что оскорбляли меня и относились так, словно я убогая идиотка, которая ничего не понимает.

— Прости, — повторил я. — Оставь в покое вещи. Ты не уходишь.

— Почему же?

— Потому что я тебя очень прошу.

— Если вам нужны сочувствие и милосердие, можете поискать их в другом месте.

— Дело не в милосердии или сочувствии, если только ты не испытываешь его. Я прошу тебя остаться потому, что идиот я и я не хочу быть один. Я не могу быть один.

— Как мило. Всегда думаете о других. Купите собаку.

Она уронила сумку на кровать и повернулась ко мне лицом, вытирая слезы и пылая долго копившимся гневом. Я сглотнул.

— Раз уж мы играем в игру «говорить правду», позвольте вам сказать, что вы всегда будете одиноким. Вы останетесь одиноким потому, что не способны ни любить, ни сопереживать. Вы похожи на этот дом, от которого у меня мурашки бегут по спине. Меня не удивляет, что ваша прекрасная дама оставила вас с носом, да и все остальные тоже. Вы не умеете любить сами и не позволяете любить себя.

Я смотрел на нее, совершенно раздавленный. Она била наотмашь, не думая, куда попадают удары. Я пытался что-то сказать, но у меня получался лишь беспомощный лепет.

— Тебе действительно не понравился письменный прибор? — сумел выдавить я наконец.

Исабелла в изнеможении закатила глаза.

— Не нужно смотреть на меня с видом побитой собаки. Я, конечно, дура, но не настолько.

Я стоял молча, прислонившись к дверному косяку.

Исабелла поглядывала на меня недоверчиво и сочувственно.

— Я не хотела говорить такое о вашей подруге, о той, с фотографии. Извините, — пробормотала она.

— Не извиняйся. Это правда.

Потупившись, я вышел из комнаты.

Я скрылся в кабинете и смотрел на темный город, затянутый туманом. Вскоре на лестнице послышались неуверенные шаги.

— Вы там, наверху? — окликнула девушка.

— Да.

Исабелла вошла в студию. Она переоделась и смыла с лица следы слез. Девушка улыбнулась мне, и я улыбнулся в ответ.

— Почему вы такой? — спросила она.

Я пожал плечами. Исабелла приблизилась и села рядом на подоконник. Мы наслаждались видом крыш старого города, окутанных сумерками и безмолвием, не испытывая потребности что-то говорить. Через некоторое время Исабелла посмотрела на меня с улыбкой.

— Что, если мы раскурим одну из сигар, подаренных вам отцом, и выкурим на двоих?

— И речи быть не может.

Исабелла погрузилась в долгое молчание, как она это умела, бросая на меня быстрые взгляды и улыбаясь. Я искоса наблюдал за ней, осознав вдруг простую вещь: только глядя на нее, намного легче было поверить, будто осталось еще что-то хорошее и достойное в этом поганом мире, и кто знает, может, и во мне самом тоже.

— Ты останешься? — спросил я.

— Назовите хорошую причину. Правдивую, или, в вашем случае, эгоистическую. И лучше, если это не будет детской сказочкой, или я ухожу сию минуту.

Исабелла отгородилась настороженным взглядом, ожидая услышать одно из моих иронических замечаний, и на мгновение она показалась мне единственным человеком в мире, которому я не мог и не хотел лгать. Я уставился вниз и впервые сказал правду, чтобы она прозвучала громко хотя бы для меня самого.

— Ты единственный друг, оставшийся у меня.

Напряженное выражение исчезло с ее лица, и я отвернулся, чтобы не видеть жалости в ее глазах.

— А как насчет сеньора Семпере и другого, этого самодовольного Барсело?

— Ты единственная осмеливаешься говорить мне правду.

— А ваш любезный патрон, он разве не говорит вам правды?

— Не бей лежачего. Патрон мне не друг. И сомневаюсь, чтобы он хоть раз в жизни сказал правду.