Онлайн книга «Лужок Черного Лебедя»
— У Алисы свой дом, своя семья и свой бизнес. В Ричмонде. Полдня езды по старой доброй британской железной дороге. — У нас очень милые соседи. — Безусловно. Но у меня с ними нет ни капли общего. — Но… все твои подружки в деревне? — Майкл, мы сюда приехали вскоре после рождения Джейсона, но мы для них до сих пор городские. О да, они вежливы… в основном. В глаза. Но… (Я поглядел на свои часы «Касио». Скоро уже идти на встречу с «призраками».) — Мама права, — Джулия теребила египетское ожерелье с анком, подарок Эвана. — Кейт говорит, если ты не живешь в Лужке Черного Лебедя со времен войны Алой и Белой роз, то тебя никогда не примут как своего. Папа надулся, словно ему возражали исключительно из упрямства. Мама глубоко вздохнула. — Мне скучно и одиноко. Вот и все. Коровы свистели хвостами, отгоняя мух, вьющихся вокруг заляпанных навозом задниц. * * * Кладбища полным-полны разлагающихся трупов, так что, разумеется, там страшно. Немножко. Но что угодно, если думать о нем достаточно долго, становится еще и чем-то другим. Прошлым летом, когда была хорошая погода, я уезжал далеко-далеко, сколько хватало моей карты. Даже до Уинчкума один раз доехал. Если по дороге попадалась норманнская (круглая) или саксонская (островерхая) церковь и никого не было поблизости, я прятал велосипед где-нибудь на задворках и ложился в кладбищенскую траву. Невидимые птицы, изредка цветок в банке из-под варенья. Эскалибура, застрявшего в камне, я не нашел, зато обнаружил надгробие, датированное 1665 годом. 1665-й — год чумы. Это мой рекорд. Могильные камни обычно стираются за пару столетий. Даже смерть вроде как умирает. Самую грустную эпитафию я нашел однажды на кладбище на Бредонском холме. «Ее многочисленные добродетели украсили бы и более долгую жизнь». Похороны — это тоже вопрос моды, как клеш и брюки-дудочки. Мистер Бродвас говорит, что на кладбищах сажают тис, потому что дьявол терпеть не может его запах. Не знаю, верю ли я в это, но планшетки для спиритических сеансов точно работают. Я знаю кучу историй, когда люди получают послание: «С-А-Т-А-Н-А-Т-В-О-Й-П-О-В-Е-Л-И-Т-Е-Л-Ь», стекло разлетается, и приходится посылать за священником. (Однажды дух вселился в Гранта Бэрча и его устами сказал Филипу Фелпсу, что тот умрет 2 августа 1985 года. Теперь Филип Фелпс не ложится спать без Библии под подушкой.) Людей всегда хоронят лицом на запад, чтобы они, когда протрубят трубы Страшного суда, встали, выкарабкались на поверхность и пошли прямо на запад, к трону Иисуса, где их будут судить. Если ты в Лужке Черного Лебедя, то выходит, что трон будет в Аберистуите. А вот самоубийц хоронят лицом на север. Им сроду не найти трон Иисуса, потому что мертвые ходят только по прямой. Они все окажутся в Джон’О’Гроутсе. Аберистуит не самое интересное место в мире, но папа говорит, что Джон’О’Гроутс — всего лишь кучка домов там, где в Шотландии кончается вообще вся Шотландия и ничего не остается. По-моему, лучше совсем никакого бога, чем бог, который делает такое с людьми. * * * На случай, если «призраки» за мной следят, я бросился на землю и перекатился, как заправский спецназовец. Но на кладбище при церкви Св. Гавриила никого не было. Звонари еще репетировали. Когда стоишь вплотную, колокола на самом деле не звонят, а плямкают, тыркают, баммммают и еще делают «баЛУУУУм». Наступила и прошла четверть девятого. Поднялся ветерок, и две гигантские сосны заскрипели костями. Полдевятого. Колокола замолкли, уже насовсем. Тишина поначалу звенит так же громко, как сам звон. Завтра суббота, но если я через час или около того не попаду домой, начнется: «Сколько сейчас времени, по-твоему?» Из церкви вышли звонари, на ходу обсуждая какого-то Малькольма, который ушел в мунисты и последний раз его видели, когда он раздавал цветы в Ковентри. Звонари пролезли через «покойницкие ворота», и голоса их затихли в направлении «Черного лебедя». Я заметил мальчишку — он сидел на кладбищенской стене. Для Плуто Ноука слишком мал ростом. Для Гранта Бэрча, Гилберта Свинъярда или Пита Редмарли — хиловат. Я подкрался к нему бесшумно, как ниндзя. На нем была армейская бейсболка козырьком назад, как носит Ник Юэн. Я так и знал, что Ник Юэн в «призраках». — Ник, привет! Но это был Дин Дуран — он заорал «ААААА!!!» и свалился со стены. * * * Дуран выскочил из зарослей крапивы, яростно почесывая руки, ноги и шею. — Чертовы жгучки жгутся, как черти! — Дуран знал, что выглядит идиотом, и потому не стал изображать сильно крутого. — Что ты тут делаешь? — А ты что тут делаешь? — Ну, я эту… записку получил. Приглашение вступить… — когда Дуран думает, это всегда очень заметно. — Э. А ты что, «призрак»? — Нет. Я думал, что ты «призрак». — А эта записка, что у меня в пенале? Он расправил смятую записку — точно такую же, как у меня. Дуран правильно разгадал мое смятение. — Ты тоже получил? — Угу, — эта новость меня смутила, разочаровала и обеспокоила. Смутила, потому что Дуран явно не годится в «призраки». Разочаровала, потому что «призраком» быть вовсе не круто, если таких лузеров, как Дуран, тоже принимают. Обеспокоила, потому что все это очень уж походило на розыгрыш. Дуран ухмыльнулся. — Круто! Я оттащил его к стене. — Круто, что «призраки» позвали нас обоих, вместе, типа. — Угу. Классно, — сказал я. — Наверно, они поняли, что мы с тобой прирожденная команда. Как Старски и Хатч. [25] — Угу, — я заозирался, подозревая, что где-то здесь прячется Уилкокс. — Или как Торвилл и Дин. [26] Я знаю, ты всегда мечтал надеть юбочку в блестках. — Очень смешно, блин. * * * Из уха Луны выплывала, сияя, Венера. — Думаешь, они по правде придут? — спросил Дуран. — Ну они же нас вызвали сюда, скажешь — нет? Из ряда домиков, что при церкви, донеслись звуки трубы. — Да, но… а вдруг нас кто-то решил разыграть? Может быть, то, что нас заставляют ждать — часть испытания. «Если Дуран уйдет, ты будешь выглядеть более достойным кандидатом в „призраки“» — шепнул Глист. — Ну иди домой, раз ты так думаешь. |