Онлайн книга «Космическая тетушка»
– После того, как мы с вами пришли к окончательному соглашению по вопросу крепежа в грузовом-четыре, картина приобретает такой вид… Мурашка приподнял усики над краем сиденья и пошевелил ими, исследуя воздух. Помогая ему принять верное решение, Бугго украдкой обмакнула палец в чашку с чогой и оставила несколько сладких капель рядом с собой. Отринув сомнения, мурашка пополз вперед, а там, где он только что был, тотчас появился еще один. Бугго взяла планшетку в руки и погрузилась в изучение цифр. Господин Низа поглядывал на нее сбоку, доброжелательно и чуть снисходительно. И вдруг в мгновение ока все изменилось. Круглое лицо распорядителя работ вытянулось, каждая шерстинка на нем встала дыбом, и он, подскочив противоестественно высоко над сиденьем, заверещал тонким и резким голосом, как бы разрывающим гортань и совершенно невыносимым для слуха: – Дэрису! Дэрису! Дэрису! С этим он сорвался с места и вылетел из рубки. Бугго даже не посмотрела ему вслед. Она полулежала на топчанчике, среди опрокинутых мисочек с чогой и разбросанных планшеток, и скучно наблюдала за тем, как деловитые дэрису запускают хоботки в обшивку и вытягивают сладкое. Она совершенно ничего не чувствовала. Ни злорадства, ни даже удовлетворения. И в голове опять сгустился туман. Она напомнила себе об их с Хугебуркой плане, встала ногами на сиденье и вытащила эхолот из гнезда в стене. Хугебурка ждал ее в гостинице. Он валялся в смятой, засаленной постели и читал журнал, заимствованный у портье, – очень старый, с заляпанным экраном. Завидев Бугго, Хугебурка выключил журнал и встал. Бугго бросила на кровать эхолот и потянулась к бутылке, стоявшей на стереовизоре. Хугебурка поглядел на эхолот, потом взял в руки, повертел. – Молекулярный анализ покажет, что его украли совсем недавно, – сказала Бугго. – Но вряд ли выявит вора. – Когда суммарные результаты экспертизы станут известны, господин Низа, вероятно, заподозрит вас, – сказал Хугебурка мрачно. – Да? – отозвалась Бугго. – Между прочим, он считает меня глупой. – Когда речь заходит о деньгах, людям свойственно резко менять мнение на противоположное. Бугго плюхнулась на кровать с бутылкой в руке. – Они ничего не докажут. – Она подняла голову и пьяно поглядела в глаза своему старшему офицеру. – Ничего. Ясно? – Если только не найдут эхолот. Бугго фыркнула. – Не найдут! У вас деньги остались? Хугебурка промолчал и не двинулся с места. – Я спросила, есть ли у вас деньги, господин Хугебурка. – Немного. – Купите мне конфет. Липких. Дешевых. Каких-нибудь карамелек. Нужно штук двадцать. Только не задерживайтесь в баре, времени мало. Хугебурка накинул куртку и вышел, а Бугго включила журнал и прочитала местный анекдот, которого не поняла. Следующие полчаса они сосали карамельки и оплевывали сладкой слюной злополучный эхолот. Хугебурку затошнило после третьей, а капитану, похоже, все нипочем. Наконец карамельки иссякли. Последнюю Бугго проглотила. Эхолот поместили в бумажный пакет и вдвоем покинули гостиницу. – Местные называют их дэрису, – объясняла Бугго по дороге. – По мне – обычные мурашки. Эти пушистики их смерть как боятся. Если мы закопаем эхолот в муравейнике, там даже искать не станут. Все прошло как по маслу. Прибор засунули в середину муравьиной кучи, и вокруг тотчас закипело строительство: спешно латались дыры, возводились новые стены, сладкое покрытие перерабатывалось и шло в дело. – Идемте-ка отсюда, – сказала Бугго своему офицеру, который сомнамбулически глядел на эту бурную коллективную деятельность. – Завтра и следа не останется. * * * Ближе к вечеру начался дождь. Холодный, встревоженный порывистым ветром, он то брызгал во все стороны, то, на мгновение успокаиваясь, слабо шелестел в листве и под ногами. Желтые и синие лучи уличных фонарей растекались разноцветной жижей и плавали по плохо замощенным тротуарам. В лужах вздувались крупные пузыри, но лопались прежде, чем Бугго наступала на них. Впереди мигал бар, похожий на опрокинутый шаттл. Ветер приносил оттуда музыку, но по дороге рвал ее на кусочки, и до Бугго с Хугебуркой долетали только хрупкие обломки, из которых никак не складывалась мелодия. А потом теплое, влажное нутро бара поглотило их. Битые зеркала, в беспорядке прилепленные повсюду на стенах, дробили посетителей. Эхо скакало под потолком, путаясь в искусственных металлических сталактитах и круглых пестрых лампах, а музыка по-прежнему оставалась неуловимой, существующей только в воображении трех музыкантов с мятыми лицами и свалявшейся шерстью на щеках. Один из них натужно дул в длинный оранжевый шланг, оживляя музыкальный инструмент, похожий на плоский младенческий гробик; а двое других то попеременно, то оба разом дергали толстые струны, натянутые на гигантскую бочку. С бутылкой и двумя стаканами Хугебурка направлялся к столику, где сидела Бугго. Ему нечасто доводилось смотреть на нее с расстояния – обычно обстоятельства тесно притискивали их друг к другу; и сейчас он остановился, чтобы получше разглядеть своего капитана. Бугго сильно пообносилась, лоск недавней выпускницы сполз, как дешевая позолота, и осталось только то, чем она была на самом деле. А что это – Хугебурка определить не успел, поскольку был вырван из созерцания. – У! – проговорил сипловатый, но вполне дружеский голос над самым ухом Хугебурки. – Как статус? Шершавая теплая рука скользнула по ладони Хугебурки, желтые глаза на смуглом лице близоруко прищурились. – Стабильно, – сказал Хугебурка. – Глотнешь? Незнакомый космоволк хлебнул из бутыли, обтер губы, еще раз глотнул и вернул злягу Хугебурке. – Антиквара не видел? – спросил он, озабоченно озираясь. – Кого? – Калмине Антиквара. Купили с Уфели слайдборд за семь сотен с полбочкой экю, давно мечтали… Звали покататься – я отказался, представляешь? – на сорок втором парасанге в сторону Орясины отказал правый тормозной – Уфели всмятку – Антиквар с костылями… И, бормоча на ходу, куда-то ушел, растворяясь в разноцветной мешанине лиц, звуков, бликов, мелькающих световых пятен… – Кто это? – спросила Бугго, когда Хугебурка приблизился к ней и поставил стаканы на столик. – Понятия не имею. Они молча разлили злягу. Вечер для них начался и все длился и длился, принося в бар все новых и новых людей, которые входили, обтирая дождь с мокрой шерсти и встряхиваясь, и сразу же вплетали свои голоса в тугое вязание здешнего воздуха, и все пестрее становилось вокруг, и наконец настало то мгновение, когда из замысловатой пестроты потянулась единственная нить, простая и чистая, и вот эта-то нить и была истиной, а названия у нее не было. |