Онлайн книга «Кубарем по заграницам»
|
Молодой человек с готовностью выхватывает записную книжку. — Сию минуту-с! Высчитаю. Муж и жена усаживаются за разные столики, с нетерпением ждут конца вычисления. — Ну что же вы? (нервничает жена). — Скоро? — Вот! По золотому курсу, это 183 миллиона 752 тысячи. Жена энергично: — Видишь, грабитель? Отдавай мне мои 183 миллиона! — Постой… Ведь мы же их проживали вместе. Знаешь что? Возьми семьсот тысяч? — Миллион! Муж, вынимая из кармана деньги: — Эх! Всюду убытки. Жена идет к выходу, потом возвращается. — Да! Я позабыла: давай еще шестьсот тысяч. — За что? — Как за что? Ведь я от тебя завтра утром переезжаю! — Ну, так что? — Значит, освобождаю свою комнату. Ты ее сейчас же сдашь — я тебя знаю — и сдерешь за нее тысяч сто в месяц! Вот и давай мне за первый год половину. Муж, хватаясь за голову: — А я тебя так любил… Человек, счет! Официант подбегает с бумажкой в руке. — Что-о? — кричит муж, просматривая счет. — За бутылку этого гнусного вина вы дерете 15 тысяч?! — Помилуйте, господин… Себе в покупке стоит 12 тысяч. — Вот эта дрянь? Да я вам по девяти с половиной сколько угодно достану! — Годится! Два ящика можете? Франко [45] ресторан? Оба садятся за столик, записывают сделку. В это время оставленный всеми молодой господин бочком подбирается к даме, шепчет что-то… — Франко ваша квартира? — улыбаясь, спрашивает дама. — Франко любая моя комната. Оба смеются, он берет ее под руку. Уходят. Муж, аккуратно записав в книжку новую сделку, поднимает голову: — Человек! А где же жена? — Она ушла с тем молодым человеком. — О, Боже! — со стоном вскрикивает муж, опуская голову на руки. — Какой ужас! Тихо рыдает. Растроганный лакей, склонившись над ним, ласково гладит его по плечу: — Вы очень страдаете, господин? — Еще бы! Гросс перчаток, дюжина по двести, — и я не успел записать его адреса! V. Демократия
Драма на море Матросы одного океанского судна поймали акулу… Вытащили ее крюком на палубу и распластали. — А интересно, братцы, что у нее в желудке, — сказал судовой врач. Бравый матрос одним ударом ножа вспорол акулий желудок, бесстрашно сунул туда руку и вытащил… человеческий череп и записную книжку в прочном коленкоровом переплете, только чуть-чуть разъеденную едким желудочным соком. — Глянь, ребята, — сказал юнга. — Обезьяничий череп. — Ничего подобного, — возразил доктор. — Судя по форме — это череп первобытного дикаря. Первая ступень развития. — Не думаю, чтоб «первая ступень», — засмеялся младший офицер. — Не думаю, чтобы первобытный дикарь, ибо при черепе есть записная книжка. Несомненно, обладатель черепа и книжки — одно и то же лицо. А ну, поглядим… Ба! написано по-русски. Значит, компатриот! Угораздило беднягу. Послушайте-ка! * * * «Сия записная книжка принадлежит члену «Профсогреба» Веденею Дрыкину. Воскресение. Ужас, ужас и еще раз ужас. Наша старая рыбачья шхуна «Амфитрита» пошла ко дну ко всем чертям. Спасся только начальник и мы, шестеро… Плывем в лодке — куда неведомо! Хорошо еще, что начальник захватил компас и карту… Говорит, что берег в 80 милях и если хорошо грести, то в шесть дней догребем до берега. Навались, ребята! Понедельник. Гребем. Подсчитывали рационы. Если по два сухаря и куску солонины в день, то на 5–6 дней хватит. Гребем день и ночь. Вторник. Гребли, гребли, вдруг встает товарищ Алеша Гайкин, и говорит этот Алеша Гайкин: — А что, говорит, товарищи, — ведь тяжелая штука эта гребля. — Очень, говорим, тяжелая. — Это, говорит, труд, а всякий труд должен быть организован! Поэтому, говорит, предлагаю немедленно основать профессиональный союз гребцов для защиты наших пролетарских гребцовских интересов! Начальнику это не особо чтобы понравилось: — Что вы, — говорит, — ребята! Какие там союзы? Гребите себе, и конец! Доберемся до берега — тогда что хотите делайте. — Нет, — говорит Алеша, — это ты врешь! Тогда уже поздно будет, на берегу-то. Мы должны организоваться сейчас. Выбирай, товарищи, председателя! Вот оно, что значит: сознательный! Сразу сказал — что к чему! Мозговитая башка. Побросали мы весла — стали выбирать. Ну, понятное дело — Алешу и выбрали. — В таком разе, — кричит Алеша (радостный такой), — раз вы меня выбрали, то требую восьмичасового рабочего дня, и никаких гвоздей! А начальник — смех на него смотреть — прямо что только не плачет: — Да с ума вы, говорит, посходили! Где же это, кричит, видано, чтобы публика чуть ко дну не идет, а сама восьмичасового дня требует?! Да я сам, своими руками, буду хоть 15 часов грести… Одумайтесь, ребята. — Думали, — говорит Алеша, — достаточно… И раз у нас проснулось классовое самосознание, то никаких ваших разговоров не должно быть. Правильно, товарищи? Голосуйте вставанием… Проголосовали вставанием — чуть лодку не опрокинули. А меня секретарем выбрали. Вот-то здорово! И сам не ожидал. Среда. Решили грести так: четыре часа до обеда, четыре — после обеда. А так как обед был не особо чтобы какой, то Алеша потребовал увеличения пайка под угрозою забастовки. Прямо плакал наш буржуй-начальник: — Для вас же, чертей, берегу рационы… Ведь с голоду подохнете. — Это, — говорит Алеша, — все трефовый разговор… А раз, что пролетариат работает — он должен и сносно питаться. Иначе минимум производительности! Четверг. Вынул нынче Алеша из кармана книжечку-календарчик, глянул в него да как крикнет — таково радостно: — Братцы-товарищи! А ведь нынче престольный праздник! Никто не имеет такого права, чтобы заставить нас у праздник работать. Бросай весла! Ай и голова же! Прямо сил нет. Пятница. Нынче у нас первый день забастовки. Вся штука вышла из-за того, что Алеша предъявил начальнику от имени профсоюза требование о больничной кассе и обеспечении на случай потери трудоспособности. |