Книга Брошенные машины, страница 25 – Джефф Нун

— Она красила губы, Марлин. Красила губы помадой. И пудрилась. Ты меня слышишь?

— Что? Перед зеркалом?

Хендерсон села рядом со мной.

— У них там висят зеркала, Марлин. У них в туалете висят зеркала, с подсветкой, и эта женщина, она красилась перед зеркалом, совершенно спокойно. Она любовалась собой и напевала себе под нос какую-то глупую песенку, а потом повернулась ко мне.

— И что она тебе сказала?

— Ничего. Улыбнулась, и все. Но ты меня знаешь. Меня это бесит. Меня бесит, когда кто-то мне улыбается без причины. Потому что это неестественно. Это не по-человечески. И самое главное, это противно. Вот её сумка.

Хендерсон вручила мне дамскую сумочку из какого-то блестящего голубого материала.

— Ты украла её сумку?

— Она мне сама её отдала.

Сумка была буквально набита капсулами в небесно-голубой оболочке с белой голубкой на каждой. Много. Даже слишком много. Я зачерпнула целую горсть, подержала в руке, высыпала их обратно в сумку.

— Блин. Это то, что я думаю?

— А ты попробуй.

Хендерсон открыла одну капсулу, просто раздвинула две половинки и высыпала содержимое мне на ладонь. Порошок. Я послюнявила палец, взяла чуть-чуть, на самый кончик. Облизала палец. Сладко. Как карамель.

— Фальсификат, — сказала Хендерсон. — Хотя какая-то капля хорошей вытяжки там есть. Но только капля.

— Где они это берут, интересно?

— Синтезируют. Это же чистая химия.

— Я имею в виду настоящую вытяжку.

— А кого это ебет?

— Да, наверное.

Хендерсон перевернула сумку, и всё, что в ней было, высыпалось на траву.

— Это действительно наше будущее, Марлин? Правда? Сплошные приходы, круглосуточно и ежедневно, без выходных? И все ходят обдолбанные и счастливые?

Среди голубых капсул была и косметика. Я взяла тюбик помады.

— Что, хочешь накраситься?

— Может, попозже.

— Ага, попозже. — Хендерсон положила в рот капсулу. Хорошую капсулу, из наших запасов. — Пусть нам будет хорошо.

— Ты на меня не злишься, Бев?

— Давай, — она отпила воды, — твоя очередь.

— Ты на меня не злишься?

— Марлин, бля, я тебя ненавижу.

— Да.

— Но я без тебя пропаду.

— В смысле?

— В прямом. Марлин, когда мы с тобой познакомились… слушай меня… слушай… я не знаю, как это правильно объяснить, но мы с Павлином… мы просто болтались без цели и не знали, куда податься, понимаешь?

— Да, понимаю.

— А теперь, когда мы с тобой ищем эти зеркала… у нас появилась какая-то цель. Да, именно так. Теперь понимаешь?

— Я всё понимаю. Беверли…

— Что?

— Нет, ничего. Я просто… ладно. Забей.

— Ты хочешь остаться здесь, да?

Я посмотрела на нашу машину. Механик уже растянул кусок целлофана над разбитым окном и теперь закреплял его чёрным широким скотчем.

— Марлин. Мы уже близко.

— Я знаю.

— Все очень просто. Мы найдём этого Джейми, который актёр. Да? И узнаем у него имя торговца. Ещё один осколок, и все.

— Но их больше. Кингсли хочет больше. Он хочет все.

— А не пошёл бы он на хуй. Один осколок — и хватит.

— Да, я тоже об этом подумывала.

— Ну вот.

— Ещё один, последний…

— Ага. А потом мы вернёмся к Кингсли. Отдадим то, что есть. Получим денежки за работу. И все, мы свободны.

Я закрыла глаза.

— А что делать? — сказала Хендерсон. — Нам нужны деньги.

Не дождавшись ответа, Хендерсон снова заговорила, и теперь её голос стал мягче:

— Блин. Слушай, ты тут ни при чём. Это Павлин во всём виноват. Да, Павлин. Этот его пистолет мудацкий. Он же его достал. Снял с предохранителя. Он собирался стрелять. Я не знаю. Марлин, я не знаю.

Она умолкла на пару секунд, а потом:

— У него неприятности, у Павлина. Старые долги. Ты не знаешь, Марлин, да и откуда бы тебе знать. Но нам нужны эти деньги.

Я открыла глаза. Такая холодная, словно во мне что-то выключилось. И Хендерсон, видимо, что-то такое заметила. У меня на лице.

— Ладно, — сказала она. — Как хочешь, Марлин. Забей на все. Да. Оставайся здесь. Это место как раз для тебя.

Я посмотрела на Хендерсон. Посмотрела на её лицо — такое красивое, странное, необычное. Но я не смогла посмотреть ей в глаза.

— Мне страшно, Бев. Очень страшно.

— Мне тоже.

— Но ты умеешь справляться со страхом.

— Ага. Я — потому что крутая стерва.

— Нет, правда. У тебя все получится. Если хочешь, возьми чемоданчик. Всё равно это вы выполняете всю работу. В последние дни я вообще ничего не делала. Мне очень плохо, я уже ничего не могу. Продайте эти кусочки. Забейте на Кингсли. Делайте что хотите. Я знаю, у вас получится.

— Марлин, я только что вымыла ноги. Я тут обоссалась недавно, если ты вдруг не заметила.

Я достала из сумки свой кошелёк, взяла деньги — не глядя, сколько взялось, — и протянула их Хендерсон.

— Вот возьми.

Хендерсон не взяла деньги. Она никогда не возьмёт то, что ей предлагают за просто так. Но она протянула руку, и взяла меня за подбородок, и развернула лицом к себе. Так осторожно, так ласково.

— Я, ты, Павлин. Эта новая девочка. Команда несчастных придурков. Теперь мы все вместе. Посмотри на меня.

Мне было страшно и как-то неловко и тягостно, что она придвинулась так близко, что она прикоснулась ко мне, но я уже ничего не могла сделать. Теперь я должна была на неё посмотреть.

— Ты не больна, Марлин. Ты не знала? Болезнь не в тебе. Она вовне. В пространстве, которое между нами.

— А тогда почему мне так плохо? Почему эта болезнь бьёт по мне? Что во мне есть такого, что так её привлекает? Моя семья…

Хендерсон поднесла руку к моим губам. В руке что-то было. Я это чувствовала.

— У тебя глаза разного цвета, — сказала она. — Один синий, другой карий.

— Разного цвета.

— Ты очень хорошая, Марлин. Ты знаешь?

— Правда?

Хендерсон положила капсулу мне в рот, и я раскусила её, и порошок высыпался на язык.

— Да, правда, — сказала Хендерсон. — И в этом, наверное, все и дело. Ты очень хорошая, очень добрая, а болезнь отняла у тебя ребёнка. С этим трудно смириться. Нельзя смириться. — Она дала мне бутылку с водой, чтобы запить порошок. — И что надо сказать?