Книга Сломанная роза, страница 49 – Джо Беверли

Он запел звучным, выразительным голосом, и, хотя не глядел на Алину и она не понимала ни единого слова, ей казалось, что пел он для нее одной. Будто она была прекрасна, как цветок миндаля, сладка, как сочный виноград, и чиста как вода из снегов Сьерры.

Закончив песню, Рауль отверг просьбы спеть или рассказать еще что-нибудь и сел на пол у ног Алины. Она не знала, почему, но ощущала его намного ближе, чем если бы он просто сидел рядом.

— В этой песне действительно поется обо всем, о чем вы сказали? — спросила она.

Рауль посмотрел на нее.

— Разумеется, но это лишь припев. В самой песне воин рассказывает, как добивался он любви своей прекрасней дамы. Как обожал ее издалека. Как, рискуя жизнью, совершал подвиги, дабы быть достойным ее. Как убивал каждого, кто угрожал ей. И все потому, что она была прекрасна, как цветок миндаля, чиста, как вода с гор, и сладка, как округлая сочная виноградина.

— Отчего мне кажется, что на самом деле виноград кислый, как незрелый крыжовник?

Рауль положил руку ей на бедро и заглянул в глаза.

— Почему вы так недоверчивы? В Гиени виноград сладок, как мед. Возможно, и здесь можно достать винограда в Лондон и других южных портах. Обещаю, однажды я угощу вас сочным, спелым виноградом.

У Алины пересохло во рту. Она пыталась внимать рыцарю стоящему посреди зала и повествующему о чудовищах и колдовстве, но мощная, властная рука Рауля оставалась там же, где была, и почему-то Алине стало спокойно.

Она даже поймала себя на мысли о том, что было бы, положи она свою руку ему на плечо, такое твердое и надежное…

Как только представилась возможность, она с великим облегчением скрылась в опочивальню, где мирно уснула под охраной пяти дам Джеанны.

Галеран провел с домашними весь вечер, а затем повел Джеанну в спальню. День заканчивался своим чередом, обычный день, похожий на сотни других, и все же особенный. Слишком много больных вопросов стояло между ним и женой. Сразу же пришла нянька с Донатой, и Джеанна села кормить девочку. Однако, как только ребенок насытился, Джеанна велела женщинам унести ее.

Галеран решил не перечить. Он снял пояс и тунику, оставшись в рубахе и штанах.

— Хочешь сыграть в шахматы?

Она в упор посмотрела на него.

— Я хочу любви.

Его обдало жаром.

— И я тоже. — Он протянул руку, и она отдала ему свою. Он привлек ее к себе, поцеловал, вдруг поняв, что впервые после разлуки делает это.

Не выпуская из объятий, он воскликнул:

— Иисусе сладчайший, мы еще ни разу не целовались. Подумай, мы ведь не целовались в тот раз!

Она прильнула к нему.

— Знаю, я заметила. Отчего все начинается с поцелуя и кончается поцелуем?

Он взял ее лицо в ладони, нежно погладил большим пальцем слабо желтеющий синяк.

— Может, оттого, что поцелуй так невинен. Давшие обет целомудрия и те целуются, только без чувства.

Но сам он, охваченный горячкой страсти, желал не одних поцелуев. Он развязал пояс Джеанны и отшвырнул его, затем забрался ей под тунику, нащупывая разрезы на рубахе.

Она ахнула, задохнулась и откинулась назад, а он ласкал ей груди, сначала руками, потом губами, пока она вновь не приникла к нему. Тогда он положил ее на новую кровать.

Он развязал пояс на штанах, поднял Джеанне юбки и вторгся в ее влажный жар, не в силах сдерживать себя Он не мог сейчас быть нежным и неторопливым. Бешеное пламя, пожирающее их обоих, заставило упиваться каждым обжигающим мигом слияния.

Потом, когда первый шквал страсти немного утих, он задернул занавеси вокруг кровати, заключая себя и Джеанну в особый мир, куда не было доступа злу. В наступившей темноте он снял одежды с безвольного, потного тела Джеанны, заботливо поворачивая ее, точно малого ребенка, и покрывая поцелуями каждый сантиметр обнажающегося тела.

Потом и Джеанна раздела его так же, как и он ее, лаская и дразня, покуда он не был готов слиться с нею снова. В этот раз он решил испробовать одну из восточных затей и потянул ее вверх, так что она упала на колени над его ртом, а он принялся пытать ее языком.

— Галеран! — ахнула она при первом прикосновении, затем обхватила руками спинку кровати и замолчала, вздрагивая от возбуждения. Но он не позволил ей молчать и терзал ее, пока она не вскрикнула.

Только тогда он привлек ее к себе и наполнил собою, и они полетели вдвоем в блаженное забытье.

— Наверное, это рай, — еле слышно шептала Джеанна, прижавшись к нему, — или ад, если вспомнить, какому греху ты только что научил меня! Восхитительный грех! Ах, если б можно было навсегда остаться с тобою вдвоем в этом жарком, темном коконе…

Это невозможно, но сейчас не хотелось думать о завтрашнем дне.

Утром Вильям Бром прискакал в Хейвуд. Галеран и Джеанна только позавтракали.

— Король мертв, — возвестил он, вступая в зал в развевающемся плаще, не обращая внимания на заливистый лай собак.

Галеран прервал разговор об углублении колодца и велел перепуганным слугам приниматься за работу.

— Рыжий мертв? Как это случилось?

— Убит стрелою на охоте. Ты можешь в это поверить? — Он понизил голос. — Кто-нибудь поверит, что это несчастный случай? — И повел головой в сторону спальни.

Не говоря ни слова, Галеран направился туда.

В спальне находились Джеанна, Алина, Доната и нянька. Все они тут же встали и хотели выйти, но Галеран сказал:

— Джеанна, тебе надобно остаться.

Когда они остались втроем, Галеран обратился к отцу:

— Теперь, отец, расскажи нам, что случилось.

Лорд Вильям шумно сел на скамью, сцепив мощные руки на коленях.

— Я могу передать лишь слова королевского глашатая, чуть приправленные сплетней. Два дня назад Рыжий охотился близ Винчестера. С ним были его брат принц Генрих, Уот Тиррел — тот, что водит дружбу с Клерами, — и братья Бомон. Уот Тиррел ухитрился пустить стрелу прямо в короля [4] .

Джеанна охнула. Галеран тоже едва сдержался, но лишь промолвил:

— Как кстати.

— Ха! — отозвался отец. — Ты сам все понял! Так вот, не успел Рыжий остыть, а Генрих [5] уже мчался вместе с Бомонами в Винчестер захватывать казну. Я еду в Лондон, чтобы помочь избрать нового короля, но, думаю, еду зря.

— Сейчас его как раз должны короновать, если только лорды не заартачатся. Хотя вряд ли, ведь Рыжего очень не любили, да и другой брат, Роберт, особого доверия не вызывает.