Онлайн книга «Обитель»
Народу, впрочем, во дворе было уже привычно мало, а появлявшиеся имели вид нервозный. По двору санитары пронесли несколько больных, но только почему-то не в санчасть, а из санчасти. “Это трупы”, – объяснил себе Артём. Санитары были в масках. Никогда они никаких масок не носили. Непонятно, с чего Артём решил, что его пустят отсыпаться. Он был просто неживой – и это казалось ему достаточной причиной. Ещё казалось, что всё происходившее когда-то было, и в роте его ждут Василий Петрович или Афанасьев, а то и Крапин, и, значит, всё по местам и всё разрешится, как разрешалось уже не раз. В деревянном тамбуре действительно так и сидели на посту два дневальных чеченца. – Ай, – узнал Артёма один из них. – Ты в море ходил? Давно тебя не было. Кита забил? Артём хотел улыбнуться, но не смог, поэтому просто кивнул и попытался пройти. – Эй, – сказал чеченец без дерзости, но твёрдо, – погоди. Ты разве в нашей роте? Артём снова кивнул и взглянул на ходики, словно они подтверждали его правоту. Он вдруг вспомнил, что это младший Хасаев – брат того, с которым сидел на Секирке. У братьев всегда были трогательные отношения: старший заботился о младшем, как о ребёнке. – Нет, надо командира позвать, – с некоторой даже печалью сказал младший Хасаев. – Мне, слушай, не жалко, но я тебя не видел… Очень давно не видел. У тебя есть перевод в роту? Мне говорили, что ты теперь только с командирами работаешь, зачем тебе сюда? Ты не пьяный? Замёрз? Вот грейся у печки. Хасаев ушёл, Артём поспешно выпил три кружки воды из бака и, разом опьянев, уселся прямо на пол, припав к печке спиной. Закрыл глаза, заснул. Чеченец вернулся с каким-то командиром. Артёма несильно пнули ногой, как дворовую собаку, загородившую дорогу. Поднялся – почувствовал, что спина прикипела к рубашке, рубашка к чекистской куртке, а куртка стала горяча, как утюг. Сквозь неотвязный сон вгляделся в командирское лицо… нет, он не помнил этого лица. – А где Кучерава? – спросил Артём. Младший Хасаев едва заметно ухмыльнулся. – До-ло-жить! – по слогам и уже с закипающим бешенством велел командир. – Артём Горяинов, – впервые в жизни заплетаясь в собственной фамилии, как в названии чужой страны, отчитался Артём. – Находился в специальной командировке, приказом ИСО возвращён в роту. – Где бумаги? – Бумаги в ИСО. Артём отчего-то чувствовал, что катится на санках с горки; ужасно хотелось закрыть глаза и опять заснуть. – Откуда я знаю, кто ты такой, – в лицо выкрикнул Артёму командир. – Отведите его в ИСО за бумагами, – велел он дневальным. Хасаев довольно грубо взял Артёма за руку – но едва вышел крикливый начальник, тут же ослабил хватку. – Ты что, не знаешь, что тут такое? – спросил он на улице, прислонившись к самому уху Артёма. – Ты давно уехал, наверно? Здесь уже три дня проверка, всех арестовали: Кучераву, чекистов из ИСО, командиров дальних командировок. Тут такие дела, ты что. Надо меньше торчать на виду. А ты торчишь. В такой куртке, а торчишь. От чеченца сильно пахло луком, возбуждением. Это был хороший запах. – Иди, разбирайся, а потом приходи в роту, я тебя жду, брат, – сказал он очень проникновенно. – Сказали, ты с Эйхманисом работал, да? Потом, сказали, бил чекиста во дворе, да? Потом бил блатных? Ты сильный парень, приходи обязательно в роту. Что у тебя за командировка была, скажи коротко? По двору брели очередные лагерники в свой наряд, обувь почти у всех была негодная, только у дневального Хасаева, шедшего рядом, отличные, по виду казацкие, сапоги. Выше голову Артём не мог поднять. Вошли в ИСО, через минуту появился дежурный, тоже какой-то встревоженный, но Артём успел минуту проспать стоя. Он чувствовал, что стоит посреди моря, под водою, но сухой. Дежурный подплыл к нему, как рыба с вытянутым лицом: он весь плющился, этот дежурный, как будто человек рос не вниз, как полагается, а продолжался в области затылка, и длился, длился. Если заглянуть дежурному в рот – то там будет туннель. В этот рот можно засунуть руку по локоть и найти проглоченную наживку. У Артёма начинался жар. Он несколько раз повторил про себя слово “недосып”, чтоб объяснить себе своё состояние. Но вникнуть в смысл слова было невозможно – оно странным образом было связано с кружкой чая, в которую недосыпали колотого сахара, а сахар был связан со снегом, который падал не ледяной пылью, а тяжёлыми кусками, словно его подтаскивали к самому краю неба – как к краю льдины, а потом спихивали вниз – в воду, которая по-прежнему была не сладка. Начало разговора с дежурным Артём не помнил, хотя участвовал в этом разговоре. Когда он пришёл в себя настолько, чтоб разговор завершить, – уже было поздно, и чеченец ушёл, не прощаясь, зато два красноармейца повели Артёма через двор. К ноге Артёма было привязано слово “карцер” и стучало при каждом шаге о брусчатку двора. – Куртку отдал бы, всё равно расстреляют, – предложил красноармеец ещё на улице. – А я тебе курева. Ты вон прожёг её сзади. А тебе её ещё и продырявят. Дело ли. Артём промычал несогласно. Красноармеец схватил его за шею, придавив к стене, Артём изловчился и плюнул, слюна повисла на губе – но напугала ведь, – потом как-то вывернулся, толкнул на миг опешившего надзорного в грудь. Второй конвойный охолонил своего товарища: да ладно, оставь его, ты вообще знаешь, кто это, может, не стоит его раздевать? – Его всё едино под размах отправят, ты не видишь? – огрызнулся красноармеец, но отстал. Напоследок всё-таки сказал Артёму: – Я тебя и стрельну. Зря не отдал куртку. Так бы по-доброму сделал. Но ты сам не захотел. Стрельну по-злому. Артём вытер слюну с лица. Куда его привели, он позабыл, пока шёл. Раздался железный перехруст – открыли замок. Скрип – дверь распахнули. Грохот – дверь захлопнули за спиной. Ещё раз перехруст – снова замок. Вся связка ключей, пока закрывали, звенела в мозгу у Артёма. Камера и камера. В камере было несколько человек, у них были знакомые лица. Он не помнил ни одного имени, но людей знал, и очень близко. Лежанки в три яруса. Одни нары были пустыми, в самом низу, Артём поспешил туда. Его окликнули: не твоё, стой! – но он не послушался. * * * Лучше и нельзя было придумать: он спал. |