Онлайн книга «Монахини и солдаты»
|
— Должна! Точно так же я тогда заставила себя сесть в твою машину. — Не было необходимости заставлять себя. — Что ж, я знаю, ты человек, который никогда не делает того, чего не хочет, поэтому мне так спокойно с тобой. Ну хорошо, ты делал то, что хотел. Но если бы Гертруда отправилась в Рим, вместо того чтобы остаться во Франции, она могла влюбиться в тебя, а не в Тима. — И что мне было бы делать в таком случае, интересно? — Даже думать об этом не желаю. Ты вечно напускаешь на себя таинственность. Чувствую, я была на волосок от гибели. Манфред ласково улыбнулся. Сказал: — Волосок был еще тоньше, чем тебе кажется, дорогая. — Ты имеешь в виду, что если бы Гертруда… — Гертруда здесь ни при чем. — Что же тогда? — Я влюбился. — Быть не может! — Тем летом я страшно влюбился. — О господи! — охнула миссис Маунт. Выпрямилась, опустила ноги на ковер. — И в кого же? — В Анну Кевидж. — Нет! — Миссис Маунт помолчала, взвешивая услышанное. Потом сказала: — Бывшая монахиня. Твоя воля. — Ты воспринимаешь это с пониманием. — Ты опасался, пойму ли я? Это как-то успокаивает. Но ты ошибаешься относительно того, что я воспринимаю с пониманием. Я потрясена, я в ужасе. И ты до сих пор влюблен? — Я потерпел неудачу. — Ты до сих пор влюблен? — Очень неприятное ощущение еще остается. Но это пройдет. Она уехала. Я потерпел неудачу. — Ох… бедняга… старина… ты… Но ты хотя бы попытался? — Попытался осторожно. Но скоро понял, что существует неодолимое препятствие. — Какое? — Ее сердце было уже кое-кем занято. — Гертрудой. — Нет, Графом. — Неужто правда? Я была совершенно уверена в другом. Ведь Гертруда явно была для нее всем на свете, предметом ее обожания, причиной ее отъезда? — Нет сомнений, что она любила Гертруду тоже, — сказал Манфред, — но она была безумно влюблена в нашего Пьера. Она хотела его. — Значит, у тебя не было шанса. — Я надеялся. — Но зачем ей было уезжать, почему она не боролась? Или ты все разрушил? — Я ничего не делал. В отличие от тебя, Вероника, я не готов унижаться ради того, чтобы добиться желаемого. — За что я тебя и уважаю. — Тронут. Это ты любишь рисковать. — Во всяком случае, ты ничего не предпринял. А Гертруда действовала. — Как ты сказала, она просто поманила пальцем, и Граф не устоял. — Допускаю, что он был готов устраниться, и Гертруда это знала. Но сознавал ли он, какую страсть заронил в эту целомудренную душу? — Нет, уверен, он не подозревал об этом. Он любил Гертруду и выделял Анну. — И Гертруда ничего не знала? — Нет. Она могла бы страшно разозлиться, но промолчала бы. — Должна сказать, я вообще почти не замечала Анну, просто не видела… — Да. Незаметность монашки. Восхитительное свойство. — Тем не менее странно, что это совершенно ускользнуло от меня… — Учитывая твою обычную зоркость. Я считал, что чем меньше тебе известно, тем лучше, дорогая Вероника. Je te connais. [143] — Если б я все это знала… — Что до того, что Анна не боролась, то учти положение бедняжки: она любила их обоих. Что она могла сделать? Она была вынуждена отойти в сторону. Возможно, она чувствовала, что должна помочь Графу завоевать Гертруду. — Она всегда была не очень высокого мнения о Тиме. — Потом, когда Тим вернулся… — Граф тоже не слишком-то боролся. — Нет. У Графа есть свои моральные принципы, как и у Анны, которые нам могут казаться странными. Они созданы друг для друга, но, увы, не судьба им быть вместе. — А я считаю, оба они мягкотелые. Могла бы Анна приложить какие-то усилия, когда Тим вернулся? — Граф был одержим Гертрудой. Думаю, она надеялась молчаливой терпеливой любовью завоевать его сердце. И не предвидела, какой ход сделает Гертруда. — Тогда она глупа. Я бы не упустила момент. Ладно, молчу. Так или иначе, она выжидала, а там — бац! — и стало уже поздно. — Она понимала, как много для Гертруды значит вечно иметь Графа при себе. — А для Графа — оставаться рабом Гертруды. До чего же отвратительно. Итак, Анна даже не попыталась, сбежала. Но откуда все это тебе известно? Не могла же она сама тебе рассказать? — Господи, нет, конечно! — воскликнул Манфред. — А что тогда, проницательность влюбленного? — Я был на Ибери-стрит, когда Граф появился там вскоре после возвращения Гертруды с севера. Его трясло от волнения. Анна терпеливо сдерживала раздражение. — Тому могла быть другая причина. — Я думал об этом. В ней могло говорить чувство собственницы по отношению к Гертруде. Но я начал замечать множество других признаков. То, как она смотрела на него, и… — Но все-таки это остается предположением? — Нет, я полностью уверен. Последнее доказательство я получил на той вечеринке, когда пришла новость о Папе-поляке. Граф и Гертруда вдруг стали похожи на молодых влюбленных. Анна увидела, что случилось. Лицо ее стало как маска смерти. — Оно у нее всегда такое, она напоминает призрак, прозрачная. Но ты-то когда влюбился в это холодное бледное создание? — Она поразила меня еще в первую нашу встречу на Ибери-стрит, непосредственно после ее приезда. В ней было нечто необыкновенное, какая-то сила, которая сразу меня покорила. Это была любовь. Только в тот момент я этого не понял. — От нее до сих пор разит монастырем. Но тебе не потребовалось много времени, чтобы понять? — Да… постепенно… это превратилось в… наваждение… — Бедный. Бедный. Бедный. Но ты ничего не сказал, а сама она не догадалась? — Я много разговаривал с ней dans le cercle. [144] — Ох ты господи, а наедине хоть когда-нибудь говорил? — Да, однажды. — Где, когда? Манфред покачал головой. — И что-нибудь получилось? — Нет. — Ты дурень! — Это было так удивительно, — признался Манфред. — Я стал иным человеком, жил в ином мире, где все было огромным и ярким, но обычное здравомыслие оставило меня. Словно мне сменили разум на прекрасный и ясный, но непривычный и трудноуправляемый. Все безотчетные старые инстинктивные реакции не действовали. Я не знал, как мне поступить. Был сам не свой: неловок, боялся совершить ошибку. Ужасался мысли, что могу ненароком шокировать ее, оскорбить, оттолкнуть. Было восхитительно, когда поначалу она считала само собой разумеющимся, что со мной можно разговаривать легко и свободно. Я надеялся на какое-то чудо общения, что в какой-то момент… Это было так прекрасно, так… |