Онлайн книга «Человек случайностей»
|
– Но мы можем обойтись без Бога!.. Без Него лучше, не так ли? – Так подсказывает чувство? – А разве оно ошибается? – Не знаю. – Я вас не понимаю. Неужели вы считаете, что за пределами нормальной порядочности и долга нет ничего, кроме хаоса? Вы говорили, что некоторые стороны жизни сейчас стали более яркими, превратились в абсолют. Но потом сказали, что, поскольку все напоминает рулетку, следовательно, добродетель есть нечто поверхностное, условное и так далее… – Существуют абсолюты, по отношению к которым напрасно искать причинность: натыкаешься на некую стену. Но это не моральные абсолюты. Может быть, именно такого рода абсолюты делают моральные невозможными. Когда вокруг туман, все равно, в какую сторону идти. – Но это же отчаяние! – Отчаяние – не более чем слово. – То есть вы хотите сказать, что в результате ужасных деяний современного человека мы получили возможность увидеть то, что ранее было скрыто. – Увидеть, что никаких категорических императивов не существует. – Поэтому мы в конце концов и терпим неудачу? Несемся – и лбом об стену? – Не совсем так. В сущности, что такое неудача? Просто когда доходишь до некоторой точки, твои расчеты неминуемо разваливаются. Как в теореме Гёделя. Неотъемлемая часть существования. Может быть. – И нет никакой глубины? – Не в том дело. Конечно, сейчас все видно яснее, потому что старый религиозный туман рассеялся. – Но вы же хотели стать монахом! – Это нечто совершенно иное. – Иного быть не может! – воскликнул Людвиг. – Никогда! – Именно так всегда утверждают философы, – усмехнулся Мэтью. – Еще чаю? – Но должен быть какой-то выход. – Подземная река? Мы знаем, куда она ведет. – Еще один ваш безумный абсолют. – Да. – Вы меня расстроили! – воскликнул Людвиг и засмеялся: – Грейс любит такие пирожные. Она их называет «теннисные мячики». – Как она поживает? – Прекрасно поживает. Я рад, что вы не видели нашей ссоры. На недавней вечеринке Грейс вдруг воспылала бешеной ревностью из-за того, что Людвиг так долго говорил с Карен. Она все высказала. Людвиг со всем согласился. И почувствовал, что его любовь стала еще сильнее, несмотря на боль. Жалеть себя и чувствовать, что любовь становится все сильнее, – это приятно. – Собираетесь вдвоем в Ирландию? – Да, мы решили повеселиться вовсю перед тем, как свадебные хлопоты войдут в решающую фазу. – Хорошо придумано. – Вы считаете, что я должен держаться того, в чем уверен, и будь что будет? – Да, и не поддавайся чувству вины. – Я не хочу попасть в эту западню. – Ты по своей природе человек, отягощенный виной. – Я беспокоюсь о родителях. – Они смирятся, им придется смириться. – Мне иногда кажется, что в избавлении от чувства вины есть что-то постыдное. – И это вполне естественно. И еще ты наверняка иногда чувствуешь неодолимое, острое желание – быть наказанным. Но при этом твои самые глубокие, самые важные мысли к этому мимолетному стремлению никакого отношения не имеют. – Возможно, вы правы. – Видишь, у нас еще остались слова. Людвиг усмехнулся. – Слова – это уже немало. – Не исключено, что, кроме слов, вообще ничего нет. – Значит, вы считаете, что… – Ты не принадлежишь к тем героям, о которых мы только что говорили. И все указывает на то, что тебе нужно продолжать нынешнюю, естественную для тебя линию действия. – Одной естественности мало. – Именно так ты думаешь, и именно здесь, в твоем самом слабом пункте, проявляется чувство вины, тревога, что подумают родители, глупая забота о сохранении благородного лица. Ты огорчен. Ты все хотел бы устроить так, чтобы считать себя абсолютно правым и обладать стопроцентной уверенностью. Тебе кажется, что такое возможно. – А разве нет? – Нет. – Я возьму еще пирожное… Значит, по-вашему, добродетель – это иллюзия? – Понятие добродетели несет в себе вдохновение, оно важно, в каком-то смысле необходимо. – И вместе с тем иллюзорно? Мэтью видел, как там, на свежем воздухе, ирландец прикорнул под раскидистым орехом. – Какой смысл в нашем разговоре? Немногие люди достигают этого пункта. Не хватает слов. – А герои, о которых вы говорили? – Сознание правильности своих действий может придать им силы – ненадолго. Людвиг даже присвистнул. – Кстати. Ты виделся с Дориной? – Нет. – Мне кажется, ты должен пойти. – «Должен» – странно слышать это слово из ваших уст. Оба рассмеялись. – Ты сможешь увидеть ее у Тисборнов. В их доме все будет куда проще и куда менее драматично. – Да, я знаю. – Людвиг едва не проговорился, что Гарс написал ему о Дорине. Более того, он чуть было не рассказал о человеке, убитом в Нью-Йорке на глазах у Гарса. И он решил о Гарсе сейчас не вспоминать. Он поддался нелепому чувству – что Мэтью его собственность. И открыл ему свое сердце. Как легко это случилось. * * * – Я принесла тебе ужин, – сказала Мэвис. – Я спущусь. – Ну тогда я заберу поднос. Миссис Карберри уже накрыла на стол. – Нет, поужинаю тут. – Все-таки, Дорина, лучше я отнесу вниз, а ты спустишься. – Нет-нет, Мэвис, я поужинаю тут, пожалуйста, мне так будет лучше, я тебя прошу. – Надеюсь, ты съешь с удовольствием. Я хочу, чтобы ты взяла немного мяса. – Не выношу мяса. – Я начинаю подозревать, что все твои беспокойства из-за недоедания. Комнату Дорины, кроме пыли, наполняло еще и солнце, пронизывая ее длинными полосами света, отчего сестры едва видели друг друга. Солнце, отражаясь в оконных стеклах, слепило Дорину, и она отодвинулась, тряхнув головой. На ней был легкий белый пикейный халатик, не совсем чистый. Ноги босые. Мэвис поставила поднос на кровать. – Потом спустишься? – Может быть. – Миссис Карберри и Рональд смотрят телевизор в кухне. Мы могли бы с ними посидеть. – Рональд меня раздражает. – Ты же говорила, что ладишь с ним. |