Онлайн книга «Школа добродетели»
— Ну вот и все. Я верю всему, что ты говоришь. — Да. Едва ли может быть хуже. Я имею в виду то, что случилось на самом деле. Я обманул его и бросил, а значит — убил. — Пожалуйста, не говори так. Неужели ты не видишь, мне легче, если я могу… могу понять тебя и сочувствовать… — Ты хочешь сказать, если можешь простить меня. — Да, если угодно, пусть так. — И ты прощаешь? — Да, — ответила она глухим скорбным голосом. «А каким еще голосом могла она это сказать?» — подумал Эдвард. Брауни и так дала ему слишком много, так неужели он будет рыдать и жаловаться, если она не дала ему еще больше? Сегодня она не была похожа на Марка. Возможно, она была похожа на свою мать. — Ты справедливый судья, — сказал он. — Спасибо… итак, со мной покончено, теперь меня можно отправить на помойку. А как насчет твоей матери? Ты говорила, вдруг я смогу помочь ей. — Она по-прежнему тебя ненавидит. — Кто-то мне сказал, что ненависть убивает. Может быть, ее ненависть убьет меня. А может, так оно и к лучшему — свершившееся правосудие. — Ты говоришь ужасные вещи. Ненависть убивает того, кто ненавидит. Моя несчастная мать почти помешалась на этом. — Вот еще одно мое преступление. — Последствия какого-то поступка могут долго напоминать о себе. — И что мне с этим делать? — Ничего. Я думала, ты как-нибудь сможешь ей помочь, но сейчас я этого не вижу. Скажем так: пусть тебя это не заботит. Он вдруг понял: «Она ненавидит меня. Брауни меня ненавидит. Но это невозможно, это убийственно». — А если я встречусь с ней? Или напишу ей? — Нет. Я передам ей кое-что из того, что ты мне рассказал… все, что необходимо… — Могу я сделать для тебя что-нибудь еще? — Нет. Ты был очень терпелив. — Терпелив! Боже милостивый! Брауни встала и стала тереть руками лицо, разглаживая свой крупный белый лоб, потом завела за уши тусклые волосы и зевнула. Эдвард отступил от нее. Брюки у него все еще были мокрые, нагревшиеся, но мокрые. Брауни выключила обогреватель. Они направились к двери, но остановились. Брауни поправила воротничок своей блузки. Эдвард вдруг понял, что за все время их разговора так толком и не взглянул на нее. Секунду они смотрели друг на друга, потом отвели глаза. — Ну, до свидания и спасибо, — сказала она. Эдвард отчаянно пытался изобрести что-нибудь для продолжения разговора, но тщетно. Он почувствовал что-то мокрое у себя на боку, залез в карман пиджака и извлек оттуда приготовленный наспех сэндвич с джемом, превратившийся в красноватое месиво. — Что это? — спросила Брауни. — Сэндвич с джемом. Я о нем совершенно забыл. Наверное, раздавил об стул. Я его сунул в карман… не успел позавтракать… Они могли бы рассмеяться, но не стали. Брауни слабо улыбнулась. — Можно его куда-нибудь выбросить? Он держал сэндвич в руке. — Давай мне. Брауни взяла сэндвич и с силой швырнула его в очаг, в золу, а потом вытерла руки о юбку. У Эдварда слезы стояли в глазах. Черный отчаянный страх заполнил его почти целиком. — Хочешь, я приготовлю тебе сэндвич? Хотя нет… я же выбросила всю еду. — Ничего страшного. Я поем… там… — Ну тогда — до свидания. Спасибо, что пришел. Они снова замерли на мгновение и посмотрели друг на друга. Потом каждый из них сделал маленький шажок вперед и, подчиняясь необъяснимому таинственному порыву, властно притягивающему одного человека к другому, сжали друг друга в объятиях. Они замерли, обнявшись — с силой, со страстью, закрыв глаза; ее голова лежала у него на плече, его лицо зарылось в ее волосы. Потом они расцепились, Эдвард неуклюже поцеловал ее в щеку, быстро — в губы и отпрянул. Теперь Брауни изменилась. Она разрумянилась, и на ее лице, встревоженном и собранном, появилось мягкое, почти извиняющееся выражение, а плавный жест рукой напоминал о поклоне. Она выглядела страдающей, растроганной, помолодевшей, почти застенчивой. Эдвард чувствовал, что и на его лице появилось такое же выражение. Как подданный, напугавший своего принца, он испытывал желание пасть на колени и поцеловать край ее юбки. Брауни отвернулась и очень тихим голосом сказала, не глядя на него: — Не уходи пока. Она направилась к выцветшему красноватому дивану у окна, затененного подвешенными стеблями каких-то засушенных растений. Эдвард подошел и сел рядом с ней. Он взял ее руку и, наклонив голову, провел костяшками ее пальцев по своему лбу. Его переполняли эмоции, ему казалось, что он раздваивается, раздираемый противоречивыми чувствами: физическим желанием — с одной стороны, и сентиментальным смирением — с другой. Он подтянул ее руку к своим волосам, не осмеливаясь поднять глаза. — Я могу уехать и другим автобусом, — сказала она. — Ах, Брауни, — проговорил он, — помоги мне. Люби меня. Я люблю тебя. — Кажется, я тоже тебя люблю. Эдвард поднял голову и заглянул в темные карие глаза, еще темнее, чем его. Они были такие яркие, нежные и преданные. Он прикоснулся пальцем к ее щеке, потом к губам и произнес: — Ты жалеешь меня. Тебя охватило прекрасное, чудесное чувство жалости. Я тебе так благодарен. Я целую твои ноги. Он шевельнулся, словно собирался сделать это, но она удержала его. — Эдвард… как странно… кроме нас самих, нам никто не может помочь. — Боже милостивый, ты так добра… так… так милосердна, так драгоценна… я не могу найти подходящего слова… ты как великая королева… у тебя есть то единственное, что необходимо… как волшебный бриллиант… — Но ты согласен, что мы можем помочь друг другу? Хотя бы в этом мы принадлежим друг другу. Не исчезай. — Да, мы можем помочь друг другу. Ты определенно можешь помочь мне. Мой милый ангел… это не сон? — Нет, я уверена. Я чувствую такое… такое… — Не называй этого чувства. Я тебя люблю. Мне это позволено. Эдвард взял обе руки Брауни и стал целовать их, прикладывая к своим щекам и ощущая поцелуи, как слезы. Это жест вдруг напомнил ему, как он целовал руки Джесса, когда видел отца в последний раз. Матушка Мэй сказала ему: «А теперь уходи», Джесс же сказал: «Я увижу тебя во сне» и «Завтра». И вот «завтра» настало. Он только что видел — и на несколько мгновений забыл — этот ужас. Эдвард резко сел, в глазах его загорелись отчаяние и страх. Вдруг это было на самом деле и Джесс умер, утонул, а он его не спас? Внезапно Эдвард почувствовал, что самое важное для него — это лететь стрелой в Сигард и убедиться, что Джесс жив. Пока он не уверен в этом, все, даже чудесная Брауни, будет темным и порченым. Если с Джессом все в порядке, а Брауни будет милосердна и будет любить его, он имеет шанс исцелиться. «Вот это и есть настоящее», — подумал Эдвард. В отличие от того, что делали с ним женщины в Сигарде. Пребывание в их доме представлялось ему теперь каким-то жутким фарсом. |