Книга Дурак, страница 38 – Кристофер Мур

— Зови меня Каем, — отвечал старый рыцарь. — Король приехал?

Бедняга даже головы поднять не мог.

— Ага, идет сюда. Свита коней расседлывает в городе. А как оказался ты в таких жестких подвязках [132] ?

— Сцепился с этим блядиным сыном Освальдом. Превысил гнев мое благоразумье [133] . Корнуолл нашел, что поведение мое достойно такого наказанья [134] . Вечор и посадили.

— Харчок, тащи-ка ты воды нашему доброму рыцарю, — велел я. Великан порысил за ведром. Я обошел Кента сзади, легонько похлопал его по крупу.

— А знаешь, Кент… э-э, Кай, ты ведь очень привлекательный мужчина.

— Ты плут, Карман, и я тебе не дамся.

Я опять шлепнул его по заду. От штанов его поднялась пыль.

— Нет-нет-нет, мне и не надо. Это не моя епархия. А вот Харчок — он бы и ночь саму отымел, если б так темноты не боялся. Да и оборудован он, что твой бык, точно тебе говорю. Подозреваю, после мужеложства с Харчком твой стул струиться будет из тебя без помех недели две. Ужин будет вылетать, как вишневая косточка из колокола.

Харчок уже возвращался с деревянной бадьей и ковшиком.

— Нет! Стойте! — возопил Кент. — Мерзавчество! Насилие творится! Остановите этих извергов!

Со стен на нас уже поглядывала стража. Я зачерпнул воды из бадьи и плеснул весь ковш Кенту в лицо, чтобы успокоился. Тот поперхнулся, перестал орать, но забился в колодках.

— Полегче, добрый Кент, я тут с тобой в кошки-мышки играю. Мы тебя вытащим, как только объявится король. — И я подставил ковшик, чтобы рыцарь хорошенько напился.

Все выпив, он, переводя дух, спросил:

— Христовым гульфиком, Карман, зачем ты так со мной?

— Воплощение чистого зла, видать.

— Ну так прекрати. Тебе не к лицу.

— Примерка помогает, — молвил я.

Пару мгновений спустя из сторожки вышел Лир — его сопровождали Куран и еще один пожилой рыцарь.

— Кто смел так оскорбить тебя? — воскликнул король. — Кто смеет моих гонцов наказывать? Кто он? [135]

— Он и она, ваш зять и ваша дочь [136] , — ответил Кент.

— Нет.

— Да.

— Нет, говорю.

— Да, говорю.

— Нет, нет, они б не сделали такого.

— Да вот же, сделали [137] .

— Клянусь брадой Юпитера, что нет, — сказал Лир.

— Да. Клянусь чешуей на ногах Кардомона [138] и говорю — да, — сказал Кент.

— Клянусь размашистой крайней плотью Фрейи и говорю: на хер всё! — сказал Кукан.

И все посмотрели на куклу, самодовольно торчавшую на своей палочке.

— Я думал, мы клянемся тем, что на ум взбредает, — рекла кукла. — Но продолжайте.

— Они б не смели, и не могли б, и не желали б. Хуже убийства — так почтеньем пренебречь. Где же эта дочь? [139]

Старый король бросился во внутренние ворота, за ними — капитан Куран и дюжина других рыцарей из свиты, уже вступивших в замок.

Харчок хлопнулся в грязь, раскинув ноги, посмотрел в глаза Кенту — их головы теперь приходились вровень — и спросил:

— Ну как ты тут?

— В колодках, — отвечал Кент. — Со вчерашнего вечера вот сижу.

Харчок кивнул. По его подбородку поползла родственница его прозванья.

— Значит, не очень хорошо?

— Не очень, парнишка, — рек Кент.

— Но ведь хорошо же, Карман с нами и теперь нас спасет?

— Вестимо — я само спасение в разгаре. Когда за водой ходил, ты там ключей случайно нигде не видел?

— Не. Ключей не видал, — отвечал мой подручный. — Но у колодца иногда бывает портомойка с шибательными дойками. Только она с тобой ни на какие хиханьки не пойдет. Я спрашивал. Пять раз.

— Харчок, о таких вещах нельзя спрашивать без всякой увертюры, — сказал я.

— Я же сказал «пожалуйста».

— Ну тогда молодец — я рад, что ты не растерял манеры перед лицом такого негодяйства.

— Благодарю, милостивый государь, — ответил Харчок голосом ублюдка Эдмунда — скопировал идеально, зло так и капало с уст.

— Это нер-блядь-вирует, — рек Кент. — Карман, а ты бы не мог все же как-то попробовать и меня вытащить отсюда? Уж с добрый час назад у меня руки онемели, а если начнется гангрена и придется их рубить, мечом уже не очень помашешь.

— Знамо дело, устрою, — сказал я. — Пускай Регана сперва на отца яд сольет, а потом я схожу про ключ у нее спрошу. Я ж ей вполне не безразличен, знаешь?

— Ты на себя написял, да? — осведомился Харчок — уже своим голосом, но с легким валлийским акцентом. Бесспорно, дабы утешить Кента в его маскараде.

— Тому не первый час пошел. И дважды — еще после.

— Я так тоже ночью порой делаю — когда холодно или до нужника далеко.

— А я просто старый, и мочевой пузырь у меня усох до грецкого ореха.

— А я войну объявил, — сказал я, ибо мне показалось, что мы обмениваемся сокровенным.

Кент забился в колодках, выворачивая шею посмотреть на меня.

— Что сие значит? Начали-то мы с ключа — потом пипи зачем-то, а теперь «я объявил войну»? Без всякого «с вашего позволенья»? Ты меня озадачил, Карман.