Книга Грязная работа, страница 68 – Кристофер Мур

— Я критикую твои увлечения?

Ривера посмотрел на свою половинку сэндвича с индюшкой и чашку фасолевого супа, затем на рагу Кавуто, затем на сэндвич-недомерок, затем на кулинарный колосс напарника.

— Моему обеду стыдно, — сказал он.

— Так тебе и надо. Месть за итальянские костюмы. Обожаю ходить на каждый вызов так, чтобы все думали, будто я жертва.

— Мог бы купить себе пароварку, или давай я скажу своему парню, чтобы он тебе что-нибудь симпатичное подобрал.

— Своему парню, который серийный убийца и старьевщик по совместительству? Нет, спасибо.

— Он не серийный убийца. У него какое-то дикое говно творится, но он никого не убивал.

— Только этого нам и не хватало — еще кучки дикого говна. А чем он на самом деле занимался той ночью, про которую ты подавал рапорт?

— Я же сказал — я проходил мимо, а его пытались ограбить, мужик держал его на мушке. Я вытащил оружие и велел негодяю прекратить, он нацелил пушку на меня, я и выстрелил.

— Дулю с маком. Ты никогда в жизни одиннадцать раз подряд не стрелял, чтоб десять раз в яблочко не попасть. Чего там за хуйня была?

Ривера огляделся: три клиента за другим концом стола были поглощены матчем по телевизору.

— Я попал в нее все разы.

— В нее? Негодяем была баба?

— Я этого не сказал. Кавуто выронил ложку.

— Старик? Только не говори мне, что ты подстрелил рыжую. Я думал, с этим покончено.

— Нет, это новая херня… вроде… Ник, ты меня знаешь, я не буду стрелять без нужды.

— Просто расскажи, что случилось. Я тебя прикрою.

— Эта херня была — как баба с крыльями или типа того. Вся черная. То есть, блядь, черная как смоль. С когтями, похожими на… я не знаю, трехдюймовые стальные костыли. Мои пули вырывали из нее куски — перья, черная слизь какая-то, всякая срань везде брызгала. Она приняла девять в корпус, а потом улетела.

— Улетела?

Ривера отхлебнул кофе, наблюдая за реакцией напарника поверх кружки. По службе им вместе приходилось переживать довольно необычные вещи, но Ривера не был убежден, что, расскажи кто-нибудь такое ему, он поверил бы в эту историю.

— Ну. Улетела. Кавуто кивнул:

— Ладно, я понял, почему ты не захотел писать об этом в рапорте.

— Ну да.

— Значит, баба с крыльями, — произнес Кавуто, словно это они уладили, у него не осталось сомнений, — и что теперь?

— Она грабила этого Ашера из лавки старьевщика?

— Дрочила его.

Кавуто опять кивнул, взялся за ложку и зачерпнул огромный ком рагу с рисом. Жуя, он не переставал кивать. Вроде хотел сказать что-то, но быстро набил рот снова, будто останавливал себя. Похоже, его отвлек матч по телику, и обед напарник доел в молчании.

Ривера тоже хлебал супчик безмолвно.

Уходя из заведения, Кавуто выхватил из тары у кассы две зубочистки и одну дал Ривере. Они вышли в прекрасный сан-францисский денек.

— Так ты следил за Ашером?

— Старался присматривать. На всякий случай.

— И ты всадил в нее девять пуль за то, что она его дрочила? — наконец осведомился Кавуто.

— Наверное, — согласился Ривера.

— Знаешь, Альфонс, вот именно поэтому я с тобой и не выхожу на люди. У тебя все ценности пошли по сугубому органу.

— Она не человек, Ник.

— Все равно. Дрочила? И за это — смертоносное насилие? Ну я не знаю…

— Ничего не смертоносное. Я ее не убил.

— Девять в грудь?

— Я ее… то есть, это… видел. Вчера вечером. На моей улице. Она за мной следила из ливнестока.

— А ты поинтересовался у этого Ашера, как он вообще познакомился с летающей пуленепробиваемой бабой?

— Поинтересовался. Но я не могу тебе сказать, что он мне ответил. Слишком дико.

Кавуто всплеснул руками:

— Ну так миленький боженька в тазике по водам плывет в унитазике!.. Мы же не хотим, чтоб эта блядская дичь рвала у нас подметки на ходу, или как?

Лили

Они допивали по второй кружке, и Чарли уже рассказал Лили о том, как не добыл два сосуда души, о встрече со сточной гарпией, о тени, что сползала с горы в Седоне, о другом варианте «Великой большой книги Смерти» и своих подозрениях касаемо того, что у его малютки может оказаться какая-то устрашающая проблема: симптомами были два гигантских пса и умение убивать словом «киска».

Лили, с точки зрения Чарли, реагировала не на ту историю.

— Ты спутался с демоном из Преисподней, а я для тебя недостаточно хороша?

— Это не состязание, Лили. Можно, мы не будем об этом говорить? Я знал, что ничего не надо тебе рассказывать. Меня другое беспокоит.

— Мне нужны подробности, Ашер.

— Лили, джентльмен не делится подробностями своих амурных похождений.

Лили скрестила руки на груди и напустила на себя недоверчивое отвращение — поза была красноречива, ибо не успела она открыть рот, а Чарли уже знал, что воспоследует:

— Враки. Тот легавый отстреливал от нее куски, а тебя волнует, как сохранить ее честь?

Чарли тоскливо улыбнулся:

— Знаешь, между нами что-то проскочило…

— О боже мой, да ты настоящий блядун!

— Лили, тебя никак не может ранить мой… моя реакция на твое щедрое и — позволь мне это сказать сейчас — необычайно соблазнительное предложение. Ешкин кот.

— Это потому, что я слишком бойкая, да? Недостаточно темная для тебя? Раз ты у нас мистер Смерть и все такое.

— Лили, тень в Седоне ползла за мной. Когда я уехал из города, она исчезла. Сточная гарпия приходила за мной. Другой Торговец Смертью сказал, что я чем-то отличаюсь от прочих. У них раньше никогда не случалось смертей из-за присутствия таких, как я.

— Ты только что сказал мне «ешкин кот»? Мне что, девять лет? Да я женщина…

— Мне кажется, я могу оказаться Люминатусом, Лили.

Лили заткнулась.

Затем подняла брови. Типа «ни фига».

Чарли кивнул. Типа «фига».

— Большая Смерть?

— С большой буквы.

— Но ты же совершенно для этого неквалифицирован, — сказала Лили.

— Спасибо, мне гораздо легче.

Мятник Свеж

От глубины двести футов ниже уровня моря Мятнику всегда бывало не по себе, особенно если весь вечер до этого он пил сакэ и слушал джаз, — что он, собственно, в тот вечер и делал. Он ехал из Окленда в последнем вагоне последнего поезда — один, как в личной субмарине, мчался под Заливом, и в ушах его по-прежнему звучал сонаром тенор-саксофон, а полдюжины пропитанных сакэ и специями роллов с тунцом глубинными бомбами бултыхались в животе.