Онлайн книга «Стальной волосок»
|
Никитка шагал по коридору, улыбался, смотрел перед собой и махал снятым ранцем. Вообще — то он редко ходил так живо, а ранец всегда аккуратно носил за плечами. Но сейчас, видно, было у него какое — то особое настроение. У Артура тоже было настроение, но не особое, а просто скверное. Когда Никиткин ранец задел брючину Сенокосова, тот паучьим движением ухватил четвероклассника Кельникова за плечо: — Ты чего махаешся! Чуть ногу не перешиб! Никитка перестал улыбаться. — Я нечаянно… Извини, пожалуйста… — Ха, «нечаянно»! А школьная дисциплина не для тебя? Ну — ка, марш к батарее и — двадцать отжиманий! Никитка замигал и сказал тихо: — Мне это нельзя, отжимания… Ни одного… Ему и правда было нельзя. Тихий, безотказный, добрый ко всем Никитка Кельников с младенчества страдал пороком сердца. Еще в первом классе, на собрании (когда Никитка болел дома) Юлия Васильевна сказала: «Ребята, вы поймите. У него сердечко, как лампочка из тонкого стекла. Толкнешь неловко — и одни осколки…» Класс притих. Маленькая курчавая Света Дымкина вдруг всхлипнула… С той поры знал каждый: обидеть тихого Никитку (с ласковым прозвищем Никель), зацепить неловко или хотя бы просто прикрикнуть на него — совершенно бессовестное дело. Все это понимали, даже самые сорвиголовы, во всех классах. Только Артур Сенокосов, кажется, не знал, не понимал. Он тряхнул Никитку за плечо: — Кому сказано! А то сделаю цыпленка табака! Трубин и Чикишев шли в ту пору из туалета, после небольшой драчки. По разным сторонам коридора. Андрюшка трогал языком припухшую нижнюю губу. Они в один и тот же миг увидели дурака Артура и Никитку. Они посмотрели друг на друга. Быстро сошлись. — Ты — под ноги, я — башкой, — быстро сказал Федя. — Почему это я под ноги, а ты… — привычно возмутился Чикишев. Но тут же понял, что не время для спора. Незаметно шагнул за Артура и прилег позади него на половицы. В ту же секунду Федя с разбега врезал Сенокосову головой в живот. Длинный Сенокосов отпустил Никеля и загремел через Андрюшку, будто дон Кихот с мельничного ветряка. Только вот не было звона доспехов. Зато были грозные вскрики: — Это! Что! Такое! Это! Опять! Чикишев и Трубин!.. — Разумеется, на месте происшествия возникла вездесущая и бдительная завуч Карина Эдуардовна. Было бы странно, если бы не возникла. И потому никто не удивился. Хнычущий Сенокосов воздвигся над полом. Андрюшка тоже вскочил. А Никитка Кельников вежливо и безбоязненно разъяснил завучу: — Карина Эдуардовна, они не виноваты ни капельки. Они просто заступились за меня. Карина Эдуардовна была крикливой и не очень — то доброй. Но она не была глупой. Ее педагогического опыта хватило, чтобы сразу понять, что к чему. — Сенокосов! Марш ко мне в кабинет, там поговорим!.. Кельников, ты не пострадал? — Не успел, — виновато улыбнулся Никитка. — Чикишев и Трубин… гм… Я не верю глазам. Вы впервые оказались не друг против друга, а плечом к плечу. Это вселяет надежду… Хотя драться все равно недопустимо… Но я не стану ничего писать в ваши дневники, если вы дадите обещание! — Какое? — спросил Андрюшка, снова тронув языком губу. — Вы дадите мне торжественное обещание больше никогда не драться друг с другом… А? — Конечно! — весело отозвался Федя. — Ага, торжественное, — беззаботно подтвердил Андрюшка. У того и другого был богатый опыт подобных обещаний. Карина Эдуардовна глянула с сомнением, но решила поверить и удалилась. Разбираться с дураком Сенокосовым. Трубин и Чикишев тоже пошли, рядом. — Если бы ты не упал пузом на пол, а встал на коленки, он бы загремел сильнее, — сказал Федя. — А если бы ты вделал ему покрепче, он бы… И в эту секунду они ощутили спинами не то легкий укол, не то мягкий толчок. Оглянулись. Никитка Кельников глядел на них то ли с упреком, то ли с виноватой просьбой. Они одинаково засопели, отвернулись и пошли в свой класс молча. На следующий день (за неделю до летних каникул) уроки закончились раньше обычного, и радостная толпа рванула к дверям. А оставшийся на месте Никель вдруг сказал в спину Трубину: — Федя… Негромко сказал, но тот почему — то сразу услышал. Остановился (его толкали). — Чего? — Подойди, пожалуйста… Нет, сначала позови Андрюшу… — Чикишева, что ли? Чего это я буду его звать! — Ну, пожалуйста, — все так же тихо сказал Никитка. И Федя пошел искать Андрюшку. Догнал. — Тебя… нас… Никель зачем — то зовет. Идем… — Чего это я должен… — конечно же, начал Чикишев. И мигнул. И буркнул: — Ну, айда… если зовет. В классе было уже пусто. Лишь Никитка сидел на прежнем месте. Чуть — чуть улыбнулся навстречу. — Ну, чего… — нерешительно сказал Чикишев. — Вот я… мы… — Ага… — проговорил и Трубин. — Вот… Они были оба коренастые, круглолицые, с лохматыми волосами пеньковой окраски и вздернутыми носами. С глазами цвета чайной заварки. Светлые бровки их были хмуро сведены. Сидевший Никитка Кельников смотрел на них снизу вверх. Он опять слегка улыбнулся. — Вы такие… прямо как два брата. Вам бы не драться, а быть все время рядом… друг за дружку… — Чё, воспитывать надумал? — сумрачно проговорил Федя и стал смотреть на доску с нарисованной теткой (тетка была похожа на завуча Карину Эдуардовну — кто — то успел на бегу). — На фиг надо… — Да. Не надо, Ник… — мягко сказал Андрюшка. — Нет, я не воспитывать… Я вам подарить хочу… — Никель выложил на парту два шарика из волокнистого хрусталя. Размером с грецкий орех. В шариках зажглись искры. Трубин и Чикишев посмотрели друг на друга. Потом на Никеля. Федя подумал, какое у того бледное треугольное лицо и большущие глаза. И тонкая беспомощная шея. Андрюшка, видимо, подумал что — то похожее. — Да зачем… — пробормотал Федя. — Ага… зачем… — повторил за ним Андрюшка. — Ну… вы вчера вон как заступились за меня. Вместе… — Ну и что? Не ради подарка, — насупился Трубин. — Да. Не из — за него ведь… — согласился Чикишев. Никель шевельнул шарики, щелкнул ими друг о дружку. И, глядя на них, объяснил: — Ну… я тоже не из — за этого. А так, на память… Федю и Андрюшку словно кольнуло холодной иглой. Одинаково. (Они потом признались в этом, когда вспоминали тот случай.) — На какую еще… память? — выговорил Федя. Андрюшка же опасливо промолчал. |