Онлайн книга «Струна и люстра»
|
Впрочем, директор мало интересовал Инспектора и его напарника. Интересовали я и текст письма. Допытывались, не упоминались ли в строчках слова «ключ», «пароль», «информация», «адрес». Я клялся, что ничего такого не было. — Я же все сказал, до последней буковки! — В буковках твоих есть нестыковочки, — терпеливо разъяснял инспектор. — Когда ты читал письмо наизусть, то в песенке у тебя было: «Купил нам папа елочку», а в письменном варианте: «Принес нам папа елочку». — Но господин инспектор, это потому, что я не помню точно. Могло быть так и так! Здесь я врал. По правде-то было: «В лесу нашли мы елочку…» Такую крохотную неточность я сохранял в себе, будто какое-то последнее оправдание. Понимал, что никакой роли она не играет, но было ощущение, что, если обману дознавателей хоть в этой малости, значит, не самый полный предатель, значит, есть какой-то просвет… — Я правда не помню! Я же не знал, что это важно! — Здесь всё важно, Григорий Климчук… А что за мотив песни «Уралочка»? — Спортивная песня, иногда поют по телеку… — Спой. — Я… не умею петь, господин инспектор. — Ты мне еще поломайся. Запоешь сейчас, как звезда эстрады, — пообещал Турнепс. Что делать, я запел, давясь от стыда, марш спортивного клуба. Инспектор выслушал один куплет, поморщился: — Да, не Карузо… Ладно, в общем ясно… Иди… Но и это был не конец. Они меня вызывали снова и снова, выскребали до самого дна. Допытывались, не помню ли, хотя бы смутно, подробности домашней жизни. Выспрашивали про тетю Анюту. Про ее последнюю встречу со мной. И снова заставляли читать наизусть письмо и писать его карандашом… А один раз я, кроме знакомых следователей, увидел еще одного, в белом халате. Он скучным голосом велел: — Разденься до трусов и майки. Я обмер, но спрашивать «зачем» не посмел. Этот дядька (я назвал его про себя «Эскулап») раскрыл чемоданчик, там оказался прибор со стрелками и проводами. Эскулап велел сесть, прицепил ко мне всюду холодные присоски. Снова мне приказали читать наизусть письмо и смотрели, как ползет из чемоданчика бумажная лента с зубцами. «Детектор лжи», — подумал я. Эскулап просмотрел длинную бумагу, пожал плечами. Инспектор сказал напарнику: — Значит, нужны иные меры. Завтра… Назавтра меня повезли куда-то из школы. Куда, я не знал, окна фургончика были зашторены. Воспитатель нашей группы по прозвищу Скрипач каменно молчал. Мы подъехали к серому казенному дому, меня ввели в комнату вроде медицинского кабинета. Скрипач остался снаружи. Внутри оказались Инспектор, его напарник и снова мужчина в халате, но не Эскулап, а незнакомый. Присоски ко мне теперь цеплять не стали, приказали сесть на табурет у стенки. Инспектор, блеснув глазами-кнопками, доверительно сказал: — Тебе, Климчук, полезно посмотреть, как разговаривают с теми, кто пытается что-то скрыть. Меня дернуло ознобом. — Но, господин инспектор… Я же все… что помнил… — А надо, чтобы вспомнил побольше… Сиди, сиди… У другой стены стоял белый стол с приборами. Вошла женщина, похожая на инспекторшу детприемника — с привычно добродушным лицом. Села, придвинула бумаги. Оглянулась на дверь. — Давайте мальчика… В дверь быстро (будто его подтолкнули в спину) шагнул мальчишка. Чуть помладше меня. Босой, с торчащими как сосульки мокрыми волосами, с приоткрытым ртом. Он был в порванных джинсах и грязной белой майке. На миг мы встретились взглядами, и в глазах у мальчишки было… была… какая-то совершенная безнадежность, полное прощание с белым светом. Дядька в халате шагнул к нему, но женщина помахала пальцем: — Пока не надо, Яков Яковлевич. Мы проговорим попросту. Теперь Саша будет отвечать откровенненько, без хитростей. Мальчики должны быть честными. Верно, Саша? — Она глянула на стену, где в раме под стеклом висел портрет кудрявого пацаненка — императора Андрея Первого (ныне усопшего). И опять на обмякшего мальчишку. Он то ли вздрогнул, то ли икнул: — Я ведь и так… Я всё… — Конечно, конечно. Только нужно, что бы тысовсем всё … — Я совсем… я правда… — Хорошо, хорошо… Значит, ты говоришь, что не знаешь тех ребят? — Я правда не знаю! Только рыжего видел один раз у зоопарка, случайно! Я правду говорю!.. — Ох, правду ли? — Да! Ну, зачем мне врать? Я ведь все равно уже сказал, что вы хотели! Я же признался, что это я позвонил про бомбу! Это не я, но если вам надо, пусть я… — Вот видишь, ты опять… — Ну, я, я!.. Только, пожалуйста… Я больше не буду! — Ты изрядный путаник, Сашуня. Вчера говорил одно, сегодня другое… Давай по порядку. Я стану спрашивать, а ты отвечай: да или нет… Мальчик опять крупно вздрогнул и закивал. — Ты был с ребятами у киоска газеты «Имперский вестник», когда он загорелся? — Да! — Ты принимал участие в поджоге? — Нет!.. То есть да!.. Надо обязательно отвечать «да»? Вы скажите… — Ты звонил в школу о бомбе?.. …В этом разговоре было что-то обморочное. Я перестал понимать содержание. «Да… Нет… То есть да, да… Я больше не… Я не хотел… Я же всех назвал, кого знал…» Мне казалось, что прошло не меньше часа… Дядька в белом халате поморщился и сказал: — Инна Порфирьевна, мне кажется, что уже… Я увидел, что мальчик Саша сейчас упадет. И опять на секунду встретился с ним взглядом. Во взгляде этом была (или мне показалось?) мольба о помощи. А что я мог сделать? Я сам был такой же… Гад в халате мельком глянул на меня и потянулся к мальчишке. — Не надо… — выдавил Саша. Инна Порфирьевна опять подняла палец. — Да, голубчик Яков Яковлич, подождите. Мы еще не кончили… Саша вдруг повалился на колени. — Ну, пожалуйста! Я же все сказал!.. Я еще скажу, что хотите! Все, что надо!.. Ну, я же сдаюсь! Я абсолютно сдаюсь!.. — И съеженно замер. Господи, что они хотят с ним сделать? И со мной… Ужас мальчика Саши стал вливаться в меня. Все с полминуты как-то выжидательно молчали. Потом Инспектор улыбнулся мне почти по-приятельски. — Видишь, дорогой мой, как бывает, если плоховспоминают … Ужаса не стало. Будто что-то вмиг сгорело внутри. С отчаянной, резкой, как боль, тоской я пожалел, что сейчас у меня нет пистолета. Эх, если бы как тогда, в подвале у Моргана!.. |