Онлайн книга «Кодекс чести»
|
– А когда была революция? – В семнадцатом году. – В тысяча девятьсот семнадцатом? – Конечно! Ты меня пугаешь, Никита! Или только и ждешь, чтобы выдать врагам? Маша выглядела очень испуганной. Казалось, шевельнусь я сейчас – и она закричит. – Не забывайте, что я гражданин, Мария. Офицер. Русский офицер. Как вы могли подумать, что я способен выдать вас кому бы то ни было? Если я смогу держать в руках шпагу, то буду защищать вас до последней капли крови. – Ничего не понимаю, – прошептала девушка. – Я могла бы понять, будь вы из прошлого. Но эта винтовка… Проигрыватель… Неужели я сама попала в будущее? Тогда я совсем не понимаю, что случилось со страной? Немцы захватили Россию? Белогвардейцы вернулись? Вы ведь не из простых, Никита, я сразу поняла. Но это ведь случается – дворяне тоже служат в армии. Иногда. – Дворяне служат иногда? – изумился я. – А кто же служит постоянно? – Дети рабочих и крестьян. Пролетариат. – Зачем же служить в армии детям рабочих, если они собираются продолжать ремесло отца? – Чтобы защитить страну. – Этим должны заниматься профессионалы, которыми и являются дворяне… Граждане… Мне стало зябко. Лицо девушки плыло перед глазами. Словно почувствовав мое состояние, она положила мне на лоб ледяную ладонь. Я невольно поморщился. – Да у тебя жар, Никита! Сейчас накрою тебя шинелью. Ты спи, спи. Ничего не бойся… – Голос девушки прерывался. – Я тебя не выдам. Все равно не выдам. Не знаю, сколько я пролежал в беспамятстве. Когда очнулся, понял, что не могу больше спать. Мария дремала в углу, свернувшись калачиком на каких-то тряпках. Ей было холодно. Я, шатаясь, добрался до двери, толкнул ее. Не поддалась. Тогда я припал к щели, пытаясь разглядеть что-то снаружи. Бой продолжался. Дым, казалось, стоял до самого неба. По полю ползли танки – тяжелые, угловатые, с крестами на башнях. Следом за ними бежали солдаты в серой форме. В них стреляли из окопов на берегу реки. Плотность огня защищавшихся оставляла желать лучшего… Но один танк с крестом на башне уже дымился. Может быть, это подбитый нами «Барс»? Нет, очертания совсем другие. Я вернулся в свой угол, позвал: – Иди сюда, Машенька! Под шинелью хватит места двоим. – Боялась потревожить твои раны, – ответила сонная девушка, переходя в мой угол и опускаясь на брезент. – Прости, разморило… Ты можешь ходить? Уйдешь далеко? – Не знаю. Драться пока точно не смогу. – Об этом речи быть не может… Наверху стреляют? – Да. Там, похоже, столкнулись несколько дивизий. Танки, самолеты, сотни людей. До горизонта, сколько хватает глаз. – Великая война. Страшная война, – кивнула Мария. И запела: Вставай, страна огромная, Вставай на смертный бой С фашистской силой темною, С проклятою ордой! Девичий голосок звучал под низким деревянным потолком нежно и решительно. Слова и мелодия рвали душу. Я был потрясен. А когда она запела припев, даже мурашки по коже побежали. И сейчас я заметил: землянка словно бы стала другой. Стены укреплены крашеными досками, под потолком болтается фонарь «летучая мышь» – такие я видел только на картинках, их заправляли керосином. В углу – два ящика из-под патронов, маркировка – незнакомая. А у меня никак не спадал жар… – Нужны антибиотики, – прошептал я. – Антибиотиков тоже нет? – Пенициллин – только в госпитале. – До госпиталя я не доберусь никогда. – Почему? – тревожно спросила девушка. – Знаю. Просто знаю. Нет никакого госпиталя. Нет сто шестьдесят девятой дивизии. И тебя, Мария, нет. – Я есть. Вот. – Она положила руку на мое плечо. Рука была местами нежная, почти детская, местами – огрубевшая, со стертой кожей. Я осторожно поцеловал тонкие пальцы, улыбнулся. – Значит, тогда нет меня. Ты – милая девушка с Великой войны, а я – офицер Великой России. Той России, которая никогда не допустит врага до Волги. – Почему тогда ты воюешь здесь? Как мы могли встретиться? – Потому что так надо. Отдыхай, Маша. Послушай музыку… Протянув девушке наушники плеера, я нажал на кнопку воспроизведения. В безумной подборке Старостина, казалось, имелось все. Я слышал, как из дальней дали запел Бутусов: Я просыпаюсь в холодном поту, Я просыпаюсь в кошмарном бреду, Как будто дом наш залило водой И что в живых остались только мы с тобой. И что над нами километры воды, И над нами бьют хвостами киты, И кислорода не хватит на двоих, Я лежу в темноте… – Скоро ночь, – сказала Маша. – Можно попытаться выбраться наружу. Если бы ты мог идти… – Волгу мне все равно не переплыть. И за проволоку нельзя. – За какую проволоку? – Боюсь, ты не поймешь. Я и сам не понимаю… – О каком клинке ты говорил, Никита? Что за клинок? Мне кажется, я видела какие-то ножны в поле, когда тащила тебя. Кортик? Сабля? – Наверное, это была моя шпага. – Шпага? – Лицо девушки вытянулось. – Но их ведь не носят уже сто лет. – Почему? – Как – почему? Когда появились пистолеты, шпаги стали никому не нужны. Даже Пушкин стрелялся на дуэли на пистолетах, а не бился шпагой. – Пушкин стрелял из пистолета? – Я был потрясен. – И кого-то убил? Мария посмотрела на меня укоризненно. – Плохо так шутить, Никита. – Извини… Но я не предполагал, что Пушкин мог в кого-то стрелять. Сама мысль об этом кажется мне дикой. – Зато в него стреляли. И убили на Черной речке. Говорят, что Дантес надел кольчугу, и пуля Александра Сергеевича не смогла причинить ему вреда. – Не дай нам Бог такого, – невпопад заметил я, имея в виду, что преждевременная смерть поэта могла бы изменить историю России. Ведь я знал, что Пушкин дожил до глубокой старости. Поэт не только «глаголом жег сердца людей» – он сделал много для принятия Конституции, которая действует и сейчас. Мария уснула. Я лежал, пытаясь не слишком дрожать. По стенам пробегали сполохи. Может быть, это рябило у меня в глазах. Когда-то давно я читал о взаимопроникновении миров. О том, что обитаемых и мертвых вселенных – бесчисленное множество. Некоторые миры совсем рядом с нами – рукой подать. По них мы бродим в своих снах… Может быть, и Маша – из другого мира? Такого, где хрупкие девчонки воюют наравне с мужчинами, где русские бьются с немцами, а не с персами, где в сумке у медсестры – не набор антибиотиков и обезболивающего, а бинт и пузырек с йодом… Но как она попала к нам? Или как я попал к ним? Во сне? В бреду? Вдыхая пороховую гарь вместо наркотика? |