Онлайн книга «Гурман»
— Дантист, это работа ментов — искать психа. Уж не хочешь ли ты сам устроить расследование? — спросил Гаучо. Дантист ничего не ответил, но его воспаленные глаза хищно сверкнули. — Мы хотели поехать со Слоником в Таиланд, — тихо сказала Лиля. Несмотря на слезы, ее глаза были необычайно красивы. В оранжевом отблеске свечи они блестели как алмазы. — Знаете, не сочтите меня за дуру. Может, это глупо и некстати, но из дома Васи пропал детский мотоцикл. Мы собирались подарить его моей сестренке. — Она посмотрела на Дантиста, худое лицо которого было похоже на восковую маску. — На хрена этому уроду крошечный мотоцикл? Он что, ездить на нем собрался? — выкрикнула Лиля. — Да уж! «Харлей» Гунна не тронули, зато детский байк забрали, — задумчиво сказал Гаучо. — На то он и псих. — Гунн не стал бы выгружать байк. Они со Слоном потом не втащили бы его обратно. «Харлей» выкатил из «Газели» тот, кто изрубил Слона, — заявил Дантист. Мышонок вынула из рюкзачка плюшевого слоненка, прижала его к лицу и вздохнула. Потом она поднялась из-за стола и, неуверенно ступая, двинулась к фотографии Василия. — Как несправедлив этот Бог! — проговорила девушка. Дантист понял, что поминки пора прекращать. — Лиля… — начал он, но его прервал мобильный телефон, извещающий о том, что пришло СМС-сообщение. «Барс» взял сотовый и чуть не выронил. Глаза его расширились. — Твою мать! — выдохнул он. — Это Гунн. Гаучо вскочил с места, опрокинув стул. Мышонок замерла, прижав к груди слоненка. Эстет неуклюже вылез из-за стола. Его ковшеобразная челюсть выдвинулась еще больше. Дантист раз за разом перечитывал сообщение, с трудом веря своим глазам: «Дождь в глаза хлыстает мне, я скакаю на коне. Пустите меня внутрь». Белиберда какая-то. Гунн никогда не написал бы подобную галиматью. — Послушай! Тихо! — вдруг крикнул Гаучо. Дантист напряг слух. Сквозь ветер и шум дождя слышался отдаленный сигнал клаксона. Будто их кто-то звал наружу. Полицейский автомобиль давно уехал, а Катя все сидела и смотрела на струи, бегущие по стеклу. Затем она словно очнулась от спячки, встрепенулась, завела машину, включила радио. Ей показалось, что музыка играет недостаточно громко. Катя увеличила звук, улыбнулась и посмотрела в зеркало заднего вида. — Моя мама — бомжиха и воровка. Папа — насильник и садист, — громко проговорила она. — Братец — опасный маньяк, убийца. А я… — Ей захотелось разрыдаться. Мила, конечно же, сейчас выдала бы очередную тираду про ауру и привязанность к прошлому. Олег, снисходительно улыбаясь, посоветовал бы отвлечься и посмотреть какой-нибудь фильм. Гоша просто закинул бы ее как куклу на мотоцикл и повез бы в «Берлогу». Она не сразу услышала, как трезвонит мобильник. — Говорите! — Это Павел. Привет. Катя молчала, прижимая к уху телефон. — У тебя там что, вечеринка, детка? — Я тебе не детка, — рявкнула Катя. — Ты что, попутала? — Тон дяди Паши стал холодным. — Помнишь, о чем мы говорили? — Помню. — Когда идем к нотариусу? — Иди к нему сам, придурок. По тюрьме соскучился? Только попробуй еще позвонить! Даже на расстоянии она почувствовала, что бывший уголовник шокирован ее словами. — Ты что протявкала, сучка? — Павел задохнулся от ярости, но Катя уже отключила телефон. Он звонил еще несколько раз, но она даже не прикоснулась к мобильнику. Лишь дома девушка еще раз проверила входящие вызовы и с удивлением обнаружила среди них звонок от Олега. Было и короткое сообщение от него: «Прошу, приезжай!» Катя посмотрела в окно. Солнце уже давно село, но дождь не прекращался. Ехать куда-то не особенно хотелось, но дома все равно делать нечего, почему бы и нет? Заодно они окончательно выяснят отношения. Девушку охватило состояние какого-то полубезумного веселья. Она быстро переоделась и выпорхнула в прохладную ночь. Дантист распахнул дверь, и ему в лицо ударил мокрый ветер. В сумерках, в пелене дождя, настойчиво сигналил какой-то автомобиль. Три длинных, три коротких. Потом все стихло. — Гаучо, фонарь! — крикнул Дантист, перед глазами которого плясали буквы дурацкого сообщения, полученного с телефона Гунна. Мышонок со страхом выглядывала из-за его плеча. Гаучо принес фонарь, и байкеры вышли наружу. Невдалеке тут же заработал двигатель, и темнота моргнула красными глазами габаритных огней. Машина быстро скрылась во тьме. — Кто это? — тупо спросил Эстет. В руках он сжимал бейсбольную биту, которую захватил из «Берлоги». — Какой-то отстойный прикол! — Гаучо сплюнул. — Тишина! — прикрикнул Дантист. Все замолчали. Сквозь плотную стену дождя явственно различалось какое-то жужжание. Его сопровождал механический, дурацкий, глупый смех дешевой куклы, который сначала вызывает улыбку, но быстро надоедает и начинает раздражать. Дантист зашагал вперед, освещая дорогу фонарем. Его ботинки скользили в густой слякоти. Жужжание стало ближе, и вскоре луч фонаря выхватил из тьмы гротескную картину. На небольшом пятачке у дороги по кругу, меся жидкую грязь, ездил детский трехколесный мотоцикл. На нем неподвижно, странно кособочась, сидел какой-то уродец с непомерно вытянутым телом, завернутый в одеяло. Ручки и ножки этого существа были непропорционально крошечными. Голова, скрытая одеялом, вздрагивала, когда мотоцикл подпрыгивал на кочке. На руле байка, до упора вывернутого налево и зафиксированного скотчем, болтался мешочек, из которого, потрескивая, безостановочно сочился жутковатый смех. — Рома, это наш мотоцикл! — Мышонок взволнованно ахнула, вцепившись в локоть Дантиста. Он выступил вперед, ощущая в ногах предательскую слабость. — Что это? — шепотом проговорил Эстет, перекладывая биту в другую руку. Дантист сделал еще шаг. В тот момент, когда мотоцикл приблизился к Дантисту, он остановил его, ухватившись за руль. Но тот продолжал настойчиво тарахтеть, буксуя колесами по слякоти. Ему вроде как очень нравилось кататься, и он был недоволен тем, что его так бесцеремонно затормозили. Взгляд Дантиста тут же упал на руки карликового человечка, и он похолодел. Бледные пальцы сжимали руль. Кисти начинались почему-то сразу от тела — ни локтей, ни предплечий! То же самое было и с ногами. Ступни беспомощно свисали прямо с бедер, напоминая дохлых рыбин, нанизанных на кукан. «Пингвин! — материализовалась у Дантиста нелепая мысль. — Именно он и есть». Эти безжизненные пальцы показались ему знакомыми. |