Книга Перекресток волков, страница 51 – Ольга Белоусова

— Ты жесткий и сильный, — сказал Бэмби, не дождавшись моего ответа. — А ты, ты тоже несчастен?

Мир, замкнутый на себя. Инжир — райское яблоко. Радуга — от края до края. Тишина в гуле голосов. Я потерял что-то… Я не хотел быть здесь.

— Я одинок.

Наверное, впервые в жизни я произнес вслух то, что было единственной правдой.

Человек удивленно взглянул на меня.

— Одинок?

Радуга исчезла в дыму пожара.

— Я очень любил отца Знаешь, Бэмби, если ты поручишься, что я не буду водить тебя за руку и предупреждать о каждой коряге, я сам покажу тебе наш лес.

— С тобой, выходит, можно?

— Я — не Лиза. Ни один волк в поселке не нападет на тебя в моем присутствии.

Я сказал это уверенно, хотя на самом деле такой уверенности не испытывал. Но Бэмби о моих сомнениях знать не полагалось.

— Теперь ты меняешь тему разговора, — заметил он.

— Угу.

— Я ручаюсь.

Оставалось только надеяться, что мы не наткнемся во время прогулки на моих соплеменников.

— Я несколько иначе представлял себе твой поселок… — пробурчал Бэмби за моей спиной.

Мы шли по тропе минут сорок. Я выбирал самые пустынные места, далеко стороной обходил чужие дома. Иногда до нас доносились чьи-то голоса, запахи сигарет, смех… Самый обычный день в самом обычном волчьем поселке.

— Иначе? Это как?

— Ну-у… Компактнее, что ли… Огородики, заборчики и что там еще полагается иметь в деревне?

— Бэмби! — я засмеялся. — Какая деревня? Какие заборчики огородики? Ты же среди волков! Зачем нам заборы?!

— Неужели вы ничего не боитесь?

— Боимся, конечно! Мы людей боимся. Но человечье нашествие нам не грозит. Во всяком случае, мы узнаем о нем заранее…

— Да? Как?

— Увидишь…

— Но тогда… что же такое на самом деле волчий поселок?

Я огляделся.

— Поселок? Если зрительно, то это — дома, разбросанные в радиусе двадцати километров от поляны Совета. А если эмоционально… поселок — это тишина на закате, это костер, который объединяет нас всех, это сотня волков, готовых склонить колени перед Лесом и вцепиться в горло общему врагу. Поселок — это семья. Понимаешь, мы по натуре одиночки. Мы живем семьями, потому что это — единственное, что не раздражает и не мешает одиночеству.

Бэмби пригнулся, спасая глаза от веток молоденькой калины, споткнулся и упал. Я дернул его за плечо, поднимая с земли.

— Ты обещал смотреть под ноги.

— Обещал… и именно поэтому и упал!

— Ага…

— Знаешь, мне ведь время от времени приходится напоминать самому себе, что все это — не сон. Ощущение нереальности меня не покидает.

— Ну-ну… Я не виноват… — я снова засмеялся, потом резко остановился, внюхиваясь. Пахло дождем и грибами. — Погоди…

— Что-то случилось?

— Диддилайни… — пояснил я.

— Кто?

— Не кто, а что. Dead line. Наш охранник. То есть, охранница. Ее отец придумал.

— А где он? То есть она? И почему «она», кстати?

— Тут, — я махнул рукой в сторону уходящей в чащу тропы. — Да не пялься ты так! Не видно ее! Она — потому что… ну, она и все!

— Может, ты все-таки снизойдешь до объяснений?

Я виновато улыбнулся.

— Снизойду… Диддлайн — это как ваша сигнализация. Запрещенная черта. Перешагнул, и все волки в поселке, те, кому больше шестнадцати, об этом узнают.

— Перешагнул… туда? Или обратно?

— Неважно.

Бэмби слепо провел рукой в воздухе.

— Если она невидимая, как ты ее угадываешь? Здесь есть тайные ориентиры?

— Запах чувствуешь?

— Запах?

Я снова улыбнулся.

— Отец был прав. Впрочем, отец был прав почти всегда…

— В чем прав?

— Он сказал, что человек не поймет. Для вас нет разницы в запахах… Даже для хороших охотников… А для нас запах — лучший ориентир. Дидлайн пахнет… каждый раз по-разному, но… как бы это сказать… неправильно… понимаешь?

— Не-а… — покачал головой Бэмби.

— Сейчас здесь пахнет дождем и грибами. Здесь не должно так пахнуть. А когда я нес тебя в поселок, она пахла прелыми листьями и полынью. И оба раза эти запахи были чужими для тропы, которой я шел. Теперь понимаешь?

— Кажется, да. А почему разные запахи?

— Дидлайн… она почти живая… Она чувствует твои мысли, эмоции и отражает их, как в зеркале, отражает так, как умеет.

— М-м… — Бэмби почесал переносицу. — По-моему, «dead line» переводится как «мертвая линия», «последняя черта». В лагерях для военнопленных была такая черта на земле, которую пленники не могли переступить под страхом смерти… А если «deadline», то это переводится как «последний срок»…

Я подумал, что это как раз в духе отца — дать такое странное имя охранной сигнализации.

— Твой отец был необычным человеком, — заметил Бэмби и тут же поправился: — Ну, то есть не человеком, конечно…

— Порой я думаю, что это не так уж и важно — человеком он был или волком. Он был и он умер — разве не это самое главное? Эд, мой брат, винит меня в его смерти. Разве он ненавидел бы меня меньше, если бы Том Вулф был просто человеком? — я сорвал с куста калины несколько ягодок, сунул их в рот, чувствуя, как отрезвляет сознание горькая мякоть.

— Иногда ты удивляешь меня…

— Иногда я сам себя удивляю.

Бэмби старательно принюхался и сделал шаг вперед. Я положил руку ему на плечо.

— Будет больно.

— Больно?

— Ты не бойся, просто иди, не останавливаясь. Боль — это как расплата за пропуск.

Бэмби, кивнув, двинулся по тропе. Я почувствовал, как задрожала, дернулась, изменилась Дидлайн… Бэмби тихонько ойкнул, но не остановился. Сильный человек.

Тропа уводила его в лес, петляя, прятала среди деревьев. Я еще немного постоял, почему-то думая о брате, а потом отправился следом за Бэмби.

Лето было в самом разгаре. Мир сиял всеми мыслимыми и немыслимыми красками.

— Скажи, Ной, как все началось?

Мы уселись на поваленный ствол осины. Рядом в траве весело журчал родничок.

— Солнце светит, Бэмби, — заметил я. — Тебе обязательно говорить об этом именно сейчас?

Он достал из кармана два пряника, один протянул мне:

— Лиза угостила…

— Смотри, Бэмби, — рассмеялся я, откусывая кусок. — У нас с этим быстро.