Онлайн книга «Дети погибели»
|
– Так вы, сударь, выходит, многое знаете, – сказал Маков. – О! Действительно, много. Я даже записи веду. Ко мне на службе-с хорошо относятся. К начальству вхож, разговоры слышу… – Что же вы слышали? Незнакомец надел наконец шляпу на посиневшую, озябшую лысину и произнёс совсем просто: – Покушение на генерал-адъютанта Дрентельна было инсценировано. Маков молчал. Незнакомец понял его молчание по-своему, заторопился: – Вот, я нарочно взял сегодня с собой некоторые документы… Тут копии донесений, телеграмм, мои личные записи о беседах с разными чинами Третьего отделения. Мне кажется, это как раз то, что вы ищете… Он совсем смешался и начал совать в руку Макова туго перевязанный бечёвкой свёрток. Маков посмотрел на свёрток, но не взял. Сделал полшага к телеграфисту и прошипел ему в самое лицо: – А откуда вам известно, сударь, что именно я ищу? Телеграфист попятился. – Господина Филиппова убили… – пролепетал он. – И я знаю, кто убил. И знаю, за что… И кто отдал команду убить – тоже знаю. Телеграфист быстро огляделся по сторонам, снова повернулся к Макову. Лев Саввич пристально поглядел ему в глаза. – Фамилия? – Моя-с? – телеграфист чуть не подпрыгнул от неожиданности. – Акинфиев. Иван Петров. Из дворян-с. – И с генералом Дрентельном, значит, вы давно знакомы? – Точно так-с. Только раньше, осмелюсь сказать, шапочно, когда они ещё Измайловским полком командовали. – Измайловским, значит… Ну, так вот что я вам скажу, любезный: подите прочь. Телеграфист на секунду онемел. Потом отшатнулся, выговорил побелевшими губами: – Да-да, я понимаю-с… Время такое… Никому верить нельзя… – Вы – провокатор, – перебил его Маков. – Ни с каким Акинфиевым Филиппов не работал. А с кем он работал – я вам не скажу. Понятно вам? – Понятно… – прошептал Акинфиев. Съежился, начал неловко и торопливо засовывать свёрток в карман пальто. Свёрток почему-то никак не хотел умещаться в кармане. – Простите, Бога ради… Я ведь от чистого сердца… Душа болит от всего, что замышляют эти. Он потоптался, развернулся, и сделал несколько неровных шагов, – сапоги утопали в снегу выше щиколотки. И вдруг обернулся. – Господин Филиппов, земля ему пухом, работал с Петенькой. Он как-то жалко улыбнулся и неровной, подпрыгивающей походкой устремился между оградок к тропинке. Маков негромко сказал: – Постойте. Телеграфист замер. – Петенька – это вы? – Я-с… Сынок у меня был – Петенька. Погиб на Кавказе, в стычке с горцами. Подпоручика только, по выходе из Инженерного училища, успел получить… – Хорошо, – проговорил Маков, всё еще сомневаясь. – Дайте мне эти ваши бумаги. И учтите: я шуток не люблю. * * * Бумаги Петеньки, которые Маков просмотрел вечером в своём домашнем кабинете, оказались такими, что, будь в них правды даже только десятая часть – и этой части хватило бы, чтобы взорвать всю Россию. И куда могли повести ниточки дальше? Страшно подумать. И ещё одна мысль не давала покоя: почему эти бумаги Петенька не передал Филиппову? Господи, – Маков перекрестился. Вот времечко: никому нельзя верить. Ни-ко-му. А потом похолодел от другой мысли: ведь Филиппова сначала допросили перед тем, как убить. Что именно они успели выпытать у Филиппова? Знал ли он, что везут его убивать? Если знал, – то, конечно, мог рассказать о многом… Маков долго не мог уснуть в эту ночь. * * * Утром Макова ждала еще одна неприятная новость: в МВД поступила записка из жандармского СПб Управления с уведомлением о том, что дело об убийстве Филиппова должно быть передано из ведения судебного следствия в Третье отделение «ввиду явно политического характера преступления». Бумага была подписана полковником Комаровым и завизирована Дрентельном. Никаких обоснований того, что убийство совершено по политическим мотивам, не указывалось. Маков, читая записку, багровел. «Политические мотивы! Именно политические! Рыльце, видно, сильно в пушку! Ну да мы еще посмотрим…» Маков приказал составить подробное изложение мотивов, опровергающих политический характер убийства и доказывающих, что Филиппов был убит грабителями. Начальник департамента полиции Извеков стоял навытяжку, а Маков, расхаживая по кабинету, говорил: – Копии протоколов свидетельских показаний. Копию первичного досмотра. Всех свидетелей перечислите поимённо, с указанием адресов. Опись украденного у Филиппова имущества. Характер ранения, – он ведь ножом зарезан, как мне сказали? Обычным ножом, с каким на Обводном каждый второй бродяга ходит. Всё это приложите к записке. Снеситесь с полицией при градоначальнике, затребуйте все сведения об убийстве. А также с судебным следователем. И, сделайте одолжение, Иван Иванович, – составьте записку как можно скорее. – На высочайшее имя? – Да. С копией для министерства юстиции, графу Палену – лично. Извеков удивлённо приподнял брови, но промолчал. – Вероятно, Лев Саввич, раньше сегодняшнего вечера не успеем… А то и до утра… – До утра? Утром уже поздно будет! – повысил голос Маков. – Если сегодня в полиции появятся жандармские ищейки, – они вытащат все бумаги, – и потом их уже не разыщешь! – Немедленно распоряжусь, ваше высокопревосходительство! – официально ответил Извеков. Глядя ему в спину, Маков подумал: «Нет, этот не выдаст… Разве что… купят?» Дежурный адъютант доложил: в приемной дожидается городовой по фамилии Кадило. – Ах, да!.. Совсем из памяти выпало… Пусть войдёт. Маков ещё не решил, что делать с этим каретником. Но, едва вспомнив это слово – «каретник», – тут же и понял, что нужно сделать. Кадило был свеж, румян и бодр, как и положено петербургскому городовому. – Ну, как служба, Кадило? – спросил Маков. – Служу царю и Отечеству! – Молодец! – Рад стараться! – гаркнул Кадило так, что стакан на подносе звякнул о графин. Маков показал ему жестом: садись, мол. Кадило снова присел на самый краешек кресла, да так осторожно, словно боялся провалиться в мягкую бездонную обивку. – Значит, вот что… Опиши-ка мне ещё раз ту карету, в которой Филиппова увезли. – Каретка, значит, так себе, видно, что нанятая. Дверка ободрана… – Кадило замолчал, морща лоб. – Темно было, ваше высокопревосходительство. Да я и не очень смотрел: слышу, вроде знакомцы господина Филиппова, приглашают к ним в карету присесть. |