Онлайн книга «Если судьба выбирает нас...»
|
— Так уж и боисся? — встрял в разговор кто-то из старослужащих гренадер. — Не то слово! Припал страх смертный, загреб за самое сердце, и нет того страху жутче. Ровно тебе за шкуру снегу холодного насыпали! Зубы стучат, и кровь в жилах не льется: застыла вся. Взял я карабин, а он тяжелый показался, как цельный пуд. — И чего? — Его благородие орет «В атаку!», наганом машет. Смотрю округ — люди поднялись да вперед пошли. Ну и я страх свой зажал, словно в кулак какой, и тож — поднялся. Все «ера!» кричат, и я, стало быть, тоже крикнуть хочу… Ан не выходит! Завыл, захрипел по-зверьи да и на германца пошел! — Со мной, почитай, так же было, — подтвердил гренадер. — Взял я винтовку на прицел, а курка спустить и не знаю как… Так и не смог, ровно обеспамятел… — Вы не тушуйтесь, вы на ус мотайте! — окликнул новичков Самсонов. — Такая наука тут завсегда полезна! Когда мы немного отошли от разговаривавших солдат, я сказал Кузьме Акимычу: — А Самсонов-то — мужик дельный! — Так-то оно так, вашбродь! Да только — соцьялист он… Ненужные разговоры да не к месту иногда заводит. — Воюет-то как? — Воюет справно… — Не подведет? — Не подведет, вашбродь! — Ну, значит, пускай пока разговоры разговаривает, а там посмотрим… — Да уж как не посмотреть-то! — Не ворчи, Лиходеев! Пойдем-ка лучше огнеприпасы учитывать! И расскажи, что там наш Филька на ужин задумал? И пошли мы заниматься военной бухгалтерией под аккомпанемент раздающейся из соседней траншеи солдатской песни — немного задорной и одновременно грустной: Ты прощай, моя сторонка, И зазнобушка, и жонка. Обнялися горячо — и ружьишко на плечо. Уж как нам такое счастье — Служим в гренадерской части. Будь хучь ночью, будь хучь днем — По болоту пешки прем… [85] 4
Утро следующего дня началось с массированного артналета. Немецкая гаубичная батарея выпустила по позициям нашего полка три сотни снарядов — по полста на орудие. Затем после небольшого перерыва обстрел возобновился — такой же, как и вчера: редкий и бессистемный… Через некоторое время немцы перенесли огонь правее, на позиции Сибирского гренадерского, и я отправился на наблюдательный пункт, по дороге осматривая наши позиции. До нас долетели только отдельные снаряды и, к счастью, все мимо. А вот первая линия обороны заметно пострадала. Это было отчетливо видно в бинокль. Все три ряда траншей получили повреждения, а в одном месте я разглядел развороченную землянку — расщепленные бревна торчали вокруг воронки наподобие тернового венца. Значит, без потерь не обошлось. И точно, через некоторое время из хода сообщения вынырнули санитары с носилками, а вслед за ними появилась группа кое-как перевязанных раненых. Поддерживая друг друга, со стенаниями и матюками люди шли в тыл. Вот и первые потери. Я перевел бинокль на поле перед передовой позицией. Никого… А вот дальше уже отчетливо различался бруствер немецких траншей первой линии. Вот черти! За ночь отстроились! И что теперь? Честно говоря, я был в растерянности! То есть предсказать возможное поведение немцев не получалось — не хватало информации. Во всех читанных мною мемуарах о Восточном фронте времен Первой мировой есть три типа воспоминаний: «враг упорно обороняется», «враг бежит» и «враг наступает, а мы бежим». В данном случае ни один из сценариев для нашей ситуации явно не подходил. — Доброе утро, барон! — поздоровался заглянувший на НП Казимирский. — Что вы с таким интересом рассматриваете? — Противника, Казимир Казимирович! — О! Наконец-то германцы соизволили появиться нам на глаза! — Ротный достал из чехла свой бинокль и принялся осматривать вражеские позиции. — До первой траншеи где-то полторы версты будет. Значит, сегодня не полезут! — Почему? — А потому что немец по голому полю за полторы версты в атаку не пойдет. Если сильно приспичит, то за версту — может быть. А если они не торопятся, то атаки следует ожидать не ранее, чем их траншеи приблизятся на полверсты. Не дураки же они, в конце-то концов? Так что я думаю, что сегодня нам точно ничто не грозит, кроме артиллерийского обстрела. А вот завтра… Завтра они, может быть, и рискнут. — А если не рискнут? — Значит, их первая атака придется как раз в наш черед сидения на передовой! — Замечательно… — буркнул я. — Будьте оптимистом, барон. То ли еще будет! Говорят, что оптимистам легче живется! — Это потому, что пессимисты обеспечивают им безопасное существование! [86] — Весьма остроумно! Надо запомнить! — похвалил меня Казимирский. — Блесну при случае! Спасибо! — На здоровье, Казимир Казимирович! — Кстати о здоровье! Я как раз собирался посетить наш лазарет! Так что имейте в виду — я вас покидаю до обеда. — Учту! 5
После обеда ротный не появился. Зато появились артиллерийские офицеры в сопровождении телефонистов и посыльных. Сначала они паслись на нашем наблюдательном пункте, а потом всей компанией ушли в первую линию. Я же вернулся в свой блиндаж и занялся приведением в порядок ротного гроссбуха — дебет с кредитом по огнеприпасам требовал правки. Обстрелы различной степени интенсивности беспокоили нас весь день. Ближе к вечеру наступила блаженная тишина. Опять слышны обычные мирные звуки. Где-то чирикнула птица. Ветер шумит в кронах деревьев. Радуясь приближающемуся закату, застрекотали цикады. Через нашу позицию потянулся куцый людской ручеек: саперы, навьюченные шанцевым и плотницким инструментом, досками и прочим материалом, начинают готовиться к ночной работе. Это гренадеры по ночам спят, за исключением тех, кто на посту, а для саперов ночь — самая горячая пора. За нашими спинами, в низине за третьей траншеей, сложены бревна, колья, пустые мешки, собранные рогатки, обтянутые колючей проволокой, и сама проволока в мотках на деревянных коромыслах. На наш наблюдательный пункт заявился старший унтер-офицер Матюшкин — командир саперного взвода. Суровый неразговорчивый мужик лет сорока с усталыми глазами. |