Онлайн книга «Пасынок судьбы»
|
— Так тебя устроит? — Устроит. — Тогда рассказывай. Что за вомперы и почему ты меня называешь этим словом? — Вомперы? Ну, вомперы… Архиепископ Абдониуш относит к ним умерших и оживленных злым чародейством людей. В особенности тех, кто при жизни не чтил заповедей Господа нашего, Пресветлого и Всеблагого… — Краем сознания Годимир отметил, что упоминание Господа никак не подействовало на гостью. Это само по себе уже противоречило дальнейшим выкладкам почтенного архиепископа, который писал о необходимости борьбы с нечистью посредством молитв, знамения и святой воды. Поэтому он откашлялся и продолжил: — А вот магистр Родрик из Мариенберга упоминает, что днем вомперы лежат в могилах, ибо страх как боятся солнечных лучей, зато ночью выбираются на свободу и пьют кровь людей. Также, по многочисленным свидетельствам записал магистр Родрик, что вомперы отличаются неумеренным любострастием и, очаровывая людей, к противоестественному соитию их побуждают. Те из них, что к мужчинам приходят, именуются суккубами, а к женщинам — инкубами. После совокупления же с суккубом либо инкубом, человек становится бледен и задумчив, ни о чем ином более помышлять не может, ждет не дождется новой встречи с искусителем, а после и вовсе сгорает, тает, словно свеча. Рыцарь повторял строки, прочитанные в толстом фолианте, прикованном цепью к дубовому столу в книгохранилище Хороброва, наизусть, даже не задумываясь. Ведь «Монстериум» он вызубрил на память. Ночью растолкай и спроси — расскажет. Зеленокожая рассмеялась. Томно потянулась, провела кончиком языка по верхней губе: — Значит, говоришь, вомперы совокупляются с людьми неумеренно? Очень интересно… Стоит подумать… Так вот чего ты испугался, рыцарь Годимир? — Не правда! Не испугался я! — Значит, готов к противоестественному соитию? — Нет, ну… — Или не готов? Ладно, не морщись так и опусти меч — вон как вцепился. Пальцы после болеть будут. На твою радость или горе, я — не вомпер. И ничего общего с ними не имею. Я — навья [37] . Кровь не пью. Какая гадость… — Она брезгливо сморщилась. — Это же надо только додуматься — пить кровь. Горячая, липкая… — Не пьешь, а знаешь, что липкая, — покачал головой Годимир. — Не пью — не значит, что никогда не проливала, — отрезала зеленокожая. На краткий миг черты ее лица стали жесткими и даже жестокими. Годимир тут же поверил — да, проливала, и мысленно посочувствовал ее врагам. — Говорят, вомперу кровь нужна, чтобы поддерживать подобие жизни в неживом теле, — проговорил он неуверенно. Его несокрушимое убеждение в правоте составителей книг о чудовищах и монстрах начало давать трещины, как весенний лед. Того и гляди, на куски разлетится. — А совокупления? — усмехнулась навья. — Не знаю, честно, — признался рыцарь. — Может, просто, чтобы смущать и сбивать с пути истинного? — С трудом верится. — Тогда не знаю. — Ладно, встречу вомпера, спрошу обязательно. — Она опять рассмеялась, запрокинув голову. Мелькнула и вновь скрылась под завесой локонов маленькая девичья грудь. — Но тебя я успокою, рыцарь Годимир. Я питаюсь. Но питаюсь чувствами. Вот так вот поддерживаю подобие жизни в неживом теле. «Неживом? — подумал Годимир. — Многие живые панны полжизни отдали бы за такое тело. Почему я раньше не слышал о навьях? Или они только в Заречье встречаются? Или только у Запретных гор? Вот ведь наваждение… Так и тянет проверить — живая или вправду мертвец ходячий?» — Как это — «чувствами»? — спросил он. Просто для того, чтобы что-нибудь спросить. Уж очень затягивалось молчание, очень красноречиво взгляд зеленокожей проникал под жак и рубаху. — А очень просто. Человек боится — я чую. Напитываюсь, силу получаю. Он ненавидит, я тоже забираю. Во сне могу прийти. Ты меня дважды накормил. Хорошо. Ты — настоящий. Чувства сильные, без притворства… Спасибо. — Да не за что, — растерялся Годимир. — Я и не думал… — Ты не думал. Ты злился. На короля Желеслава. На себя. На весь мир. Мохнопятик почувствовал. Привел меня. Рыцарь кивнул: — Ясно. Так это вы шли за нами? — Мохнопятик. Я пришла позже, к переправе. — Ясно. А кто он, Мохнопятик этот? — Зверь. Только смышленый очень. Их мало осталось. В горах и предгорьях. — А где он сейчас? — неожиданно для себя Годимир заметил, что больше не держит меч острием вперед, а упер его в пол, играя пальцами на шарообразном навершии. — Бродит. Вокруг городка… Как его? — Ошмяны. — Вокруг Ошмян. По лесу. Мы здесь редко бываем, вот он и рыщет. Вдруг волколака встретит? — Волколака? — Да. В этом королевстве еще встречаются. За Щарой их больше нет… — Навья оскалила зубы. — Не люблю волколаков. — Что ты с ними делаешь? — Не скажу! — Зеленокожая высунула язык, оскалилась. — Но какое-то время мне бывает не скучно. Годимир помолчал, соглашаясь. Потом сказал: — Я убивал волколаков. Навья села на сундуке, свесив ноги. Оперлась локтями о колени. Проговорила: — Я слышала твой рассказ. — Весь?! — задохнулся Годимир. — Почти. Я висела за окном на плюще. Пить чувства твоего спутника не так приятно. Он — не настоящий. Задумайся. — Как это — «не настоящий»? — Он только кажется искренним, но почти все время притворяется. — Как же так? — Рыцарь схватился бы за голову, но эфес меча в ладонях напомнил, кто он есть такой. — Он мой друг, — с нажимом произнес Годимир. — Он хочет мне помочь. — Пускай, — легко согласилась гостья. — Давай я тебе помогу. — Как? — Это моя забота. — Навья сделала два быстрых шага вперед, коснулась запястья Годимира пальцем. На удивление, ее прикосновение не было противным. Никакого мертвецкого холода. Обычная гладкая, слегка прохладная кожа. Даже приятно. — Что я буду должен? — сглотнув, вновь охрипшим голосом произнес рыцарь. — Должен? Должен… Должен. — Удивительное свойство — катать слова на языке, словно орехи. — Сочтемся как-нибудь. Помнишь, я говорила, что поглощаю чувства? — Помню. — Так вот. Страх — это хлеб. Ненависть — мясо. Любовь — вино… Думай сам. До встречи. Как же быстро она двигалась! Только что стояла вплотную к Годимиру и вот уже стоит у окна. Собственно, и окном называть эту дырку в стене нельзя. Бойница на уровне лица среднего мужчины. Две на две пяди — ход для котов, человек не пролезет… |