Онлайн книга «Маги и мошенники»
|
Отставной советник подошел к побежденному императору; Гаген поднял голову и вперил в бывшего друга чрезвычайно мрачный и многообещающий взгляд. – Отойди. Я не желаю видеть тебя, мерзавец. Восхищен делом рук своих? Фон Фирхоф преклонил колени. – Ваше величество… – Что ты хочешь, изменник? – Проявите великодушие, подарите мне прощение… Гаген стиснул руки так, что костяшки длинных, привыкших к перу и книгам пальцев побелели. «Наверное, мысленно ищет трость» – лукаво подумал фон Фирхоф. – Зачем тебе милость низложенного монарха, предатель? – Никаких личных целей. Я вел себя дерзко, но теперь раскаялся. Хотя бы за прежние заслуги – простите меня еще один раз и позвольте умереть за вас. – Лицемер. – Простите лицемера. – Подлец и изменник. – Простите преданного вам изменника. Император сумрачно вздохнул: – Щека сильно болит? – Почти нет. – Лжец. – Как скажете, государь. Простите лжеца. – Встань. – Покуда не простите – не встану. – Хорошо, прощаю, красноречивый мошенник, но поднимайся сам, я устал – у меня не осталось сил тебя поднимать. Людвиг осторожно выпрямился, несколько смущенный Гаген тут же указал ему на скамью: – Приказываю сесть рядом. Я хочу посмотреть, что у тебя с лицом. «До чего же мне не везет. Он начитался медицинских трактатов», – подумал огорченный фон Фирхоф. «Сначала я ради Церена выношу побои императора, а потом принужден терпеть его же лечение». Гаген Справедливый осторожно потрогал распухшую скулу советника. – Ты напрасно упорствовал во грехе, требовал у несчастного сторожа вина и распевал подрывные песни. Лучше бы попросил себе свинцовой воды на примочки. Придется теперь все предоставить исцеляющему времени – я уже ничего не могу поделать. Отменно, истина наконец восторжествовала – ты выглядишь как завзятый дебошир. Голова не болит? – Нисколько. – Тогда желаю выслушать твои советы. – Я больше не решаюсь советовать. – Приказываю – говори, – нахмурился Гаген. Людвиг сокрушенно развел руками: – Как вы знаете, государь, корень бед в этом зловредном Вольфе-Хронисте-Адальберте-Россенхеле – он на ходу меняет события. Я провел взаперти не менее двенадцати часов и понятия не имею об изменениях. Прошу вас – введите меня в курс дела. – Двенадцать часов? – нахмурился император. – Но с тех пор, как я отправил тебя под арест, прошло уже два месяца… Приглядись повнимательнее, за окном зимнее море… Я был крайне удивлен, увидев тебя украшенным совсем свежими синяками. – Что?! – Это мошенничество с календарем проделал подлый писака Россенхель. Он или отомстил специально, или, быть может, просто сгоряча перепутал в романе даты, но время в темнице и в апартаментах потекло по-разному. Для тебя, мой бедный друг, это только двенадцать часов, зато я шестьдесят дней страдаю от последствий нашей ссоры. – Что случилось за это время, государь? – К сожалению, ты был прав, – брюзгливо ответил Гаген. – Нам следовало помиловать этого Клауса и приберечь в каком-нибудь тюремном замке – как лучшее доказательство его собственной подлинности. Едва народ удостоверился в казни Бретона, как на место одного мятежника явились сразу четверо самозванцев. Каждый утверждает, что казнили подмену, а он и только он – чудом спасшийся ересиарх. – Претенденты опасны? – Не обладают ни сообразительностью, ни своеобразием оригинала – это просто тупые простолюдины, пригревшиеся в лучах славы покойного мерзавца. К счастью, их много, а не один – и все отчаянно соперничают друг с другом. И, тем не менее, в южных провинциях неспокойно – на Эберталь движется армия взбудораженного мужичья. – Что еще, мой император? – Адальберт не пощадил перьев – у нас дворцовый переворот. Ты знаешь, что мой брак с уэстокской принцессой бездетен и я не в состоянии его расторгнуть по политическим соображениям. У Империи нет наследника. Взбунтовалась моя собственная гвардия, Лохнер исчез – то ли перешел на сторону заговорщиков, то ли уничтожен, в заливе – корабли уэстеров, с чужеземцами стакнулись мои же приближенные, я низложен и арестован, мой драгоценный кузен Хьюг празднует победу… – Но это же абсурд! – Конечно, это полная нелепость, но ты попробуй объяснить подобное сочинителю любовных поэм. Он смыслит в политике не более, чем свинья в цитронах. Я знаю, как можно бороться с врагом настоящим, но понятия не имею, как бороться с врагом, порожденным разгоряченным воображением литератора. Ты знаешь не хуже меня, мой бедный друг – сочинители любят писать о том, о чем никакого понятия не имеют… – Быть может, коль скоро вмешательство Россенхеля прекратится, дела наши придут в порядок сами собой? – Это великая ошибка, Людвиг. Дела, предоставленные сами себе, имеют свойство приходить только в еще больший упадок и беспорядок! – Нужно выбраться отсюда – я сам должен увидеть все это своими глазами. Быть может, Хронист… – Я не желаю более полагаться на чернокнижников! К тому же, он ушел за Грань, исчез… – Эй, Россенхель! – на всякий случай позвал Людвиг. Эфир ехидно молчал, Хронист не показывался. – Ну уж дверь-то вы бы мне могли отворить, Вольф. В конце концов, что я могу поделать, сидя под замком? Наше соревнование требует честных условий. Портал появился внезапно, стена неистово вспенилась, растаяла и открыла светлый прямоугольник прохода. Сам Адальберт не показывался, по ту сторону окна стыли под мелким снегом серые камни и жесткие кочки мертвой травы. – Это поле казней под стенами Эберталя. Мы сберегаем несколько часов езды. Гаген Справедливый нехотя поставил сапог на рамку портала. – Вот до чего нас довела мерзкая магия – кристаллы, ведьмы, гримуары! Прав был примас Эберталя – это нечестивое занятие, которое никому не сулит добра. Однако, абсурд преодолевается абсурдными средствами. Преодолеем же колдовское наваждение средствами колдовскими. Смелее! И министр империи вместе с императором Церена скрылись в тусклом свечении магического окна. Портал вспенился мелкими пузырьками, вскипел, а потом бесследно исчез, и все утихло. Спустя несколько минут тяжелая дубовая дверь решительно отворилась, в щели показалось угрюмый плоский профиль мэтра Райга. Выражение этого лица претерпело удивительные трансформации. Сначала гномоподобный сторож вяло удивился – комната оказалась совершенно пустой. Удивление сменилось мрачным, с оттенком подозрительности, раздражением – мэтр Райг вошел, наполовину прикрыл за собою дверь, обстоятельно заглянул под кровать, под скамью и даже под маленький, шаткий стол, задрал голову и осмотрел потолок, потом ощупал и проверил решетки. Гримаса несказанного изумления исказила неподвижную обычно физиономию тюремщика. Чудо настолько поразило его, что несчастный замер наподобие столба или некого другого архитектурного излишества, любимого зодчими Империи. |