Онлайн книга «Сальто - мортале»
|
Они прошли в комнату. Сели в кресла. – Рассказывай, – спокойно велел Тишкин. – А чего рассказывать? Я оформлялась в поездку. Во Францию. Заодно решила пройти диспансеризацию. Врач сказал: «Никуда не поедете. У вас рак». А я ему: «Фиг с им, с раком». Очень хотелось в Париж. – Раньше ты хотела в Германию, – заметил Тишкин. Надо было что-то сказать. Но что тут скажешь? – Сейчас уже никуда не хочу. Операция была ужасная. Я думала: грудь срежут, и все дела. А они соскоблили половину тулова, под мышкой и везде. Теперь руку не поднять. – Это пройдет… – Ага… Пройдет вместе со мной. Я договорилась с Маринкой: когда я помру, пусть придет, мне ресницы покрасит. На меня ненакрашенную смотреть страшно. – Не умрешь, – пообещал Тишкин. – Ага… У меня мать от этого померла. И бабка. Наследственное. Почему это они умерли, а я нет? – Потому что медицина сильно продвинулась вперед. Сейчас другие препараты. Выживаемость девяносто процентов. – А ты откуда знаешь? Алина впилась в него глазами. – Это известно. – Тишкин сделал преувеличенно честные глаза. – Наука движется вперед. К тому же Интернет. Все со всеми связаны. Сейчас можно лечиться заочно. Наберешь по Интернету самого продвинутого специалиста и возьмешь консультацию. – Бесплатно? – Вот это я не знаю. Думаю, бесплатно. Какие деньги по Интернету… Алина задумалась. Постепенно Тишкин привыкал к ее новой внешности. Она была красива по-своему: худая и стройная, как обточенная деревяшка. Страдания сделали лицо одухотворенным. Молодость проступала сквозь болезнь. Алина верила каждому его слову. Она была по-прежнему наивна и доверчива, как раненая собака. Тишкин взял ее руку и стал целовать. Жалость и нежность искали выхода. Он целовал каждый ее пальчик. Ногти были детские, постриженные. – Тебе не противно? – спросила Алина. – Ты не боишься, что рак на тебя переползет? – Он не переползает. И потом его нет. Его же отрезали… – Да? – уточнила Алина. – Действительно… Настроение у нее заметно улучшилось. – Хочешь поесть что-нибудь? Если не боишься, конечно. Тишкин принес пакет из прихожей. Вытащил на стол коньяк, фрукты, ветчину, шоколад. – А у меня вареная курица есть. Алина вытащила одной рукой кастрюлю. Поставила на плиту. – Не трогай ничего, – запретил Тишкин. – Я сам за тобой поухаживаю. Он стал накрывать на стол. У него это ловко получалось. Алина сидела, кинув руки вдоль тела. Смотрела. – Что у тебя в жизни еще? – спросил Тишкин. – Рак. – А кроме? – Ты говоришь как дилетант. Кроме – ничего не бывает. – Ну все-таки… Какая-то мечта. – Сейчас у меня мечта – выжить. И все. Каждый прожитый день – счастье. Если бы меня поставили на подоконник десятого этажа, сказали: «Стой, зато будешь жить», – я бы согласилась. – Не говори ерунды. – Это не ерунда. Я утром просыпаюсь, слышу, как капает вода из крана. Это жизнь. В раковине желтое пятно от ржавчины. Я и ему рада. За окном зима. Люди куда-то торопятся. Я их вижу из окна. Какое счастье… Я согласилась бы жить на полустанке, смотреть, как мимо бегут поезда, спать на лавке, накрываться пальто. Только бы видеть, слышать, дышать… – Садись за стол, – скомандовал Тишкин. – То на подоконнике, то на полустанке… – Ты не понимаешь, – возразила Алина. – Говорят, что душа бессмертна. Но мне жаль именно тела. Как оно без меня? Как я без него? Алина смотрела расширившимися глазами. – Все будет нормально, – серьезно сказал Тишкин. – И ты с телом. И тело с тобой. Давай выпьем. – Мне немножко можно, – согласилась Алина. – Даже полезно. Организм, говорят, сам вырабатывает алкоголь. Они выпили. Тишкин положил на хлеб ветчину. То и другое было свежим. – Откуда в провинции свежая ветчина? – удивился Тишкин. – У нас деревенские сами готовят и в магазин сдают. – Фермерское хозяйство, – сказал Тишкин. – Как в Америке… Они ели и углубленно смотрели друг на друга. – Как же ты одна? – произнес Тишкин. – Почему возле тебя нет близких? – А где я их возьму? Я сирота. Да мне и не надо никого, одной лучше. Что толку от подруг? Пожалеют притворно, а по большому счету всем до болтов. Будут рады, что рак не у них, а у меня. – Хорошие у тебя подруги… – Умирать легче с посторонними. Они нервы не мотают. Ты их нанял, они делают работу. – А деньги у тебя есть? – Пока есть. Каравайчук дал. – Молодец. Хороший человек. – У города спер, мне дал. Считай, социальная поддержка. – Мог бы спереть и не дать, – заметил Тишкин. В окно ударилась птица. – Плохой знак, – испугалась Алина. – Плохой, если бы влетела. А она не влетела. Помолчали. – Ты меня помнила? – спросил Тишкин. – А как ты думаешь? – Не знаю. – Ты единственный человек, с кем мне было бы не страшно умереть. Я легла бы возле тебя и ничего не боялась. Это было признание в любви. Тишкин поднялся. Подошел к ней. Алина встала ему навстречу. Обнялись. Он прижал ее всю-всю… Потом сказал: – Давай ляжем… – Одетыми. Хорошо? – Как хочешь. – Да. Так хочу. Чтобы рак не переполз. – Он не ползет. Он пятится. Они легли на диван. Одетыми. Тишкин нежно гладил ее острые плечи, руки, лицо. Он любил ее всей душой – жалел, желал, протестовал против ее судьбы. Зачем понадобилась Создателю эта невинная жизнь, такая молодая, такая цветущая… Тишкин ласкал тихо, осторожно, боясь перейти какую-то грань. Никогда прежде он не испытывал такой надчеловеческой остроты и нежности. – Я тебя не брошу, – сказал Тишкин. – Я тебя брошу, – ответила Алина. – Почему? – Потому что я умру. – Этого не будет. Я этого не хочу. – Дело не в тебе. – Во мне. Ты меня мало знаешь. Алина приподнялась и посмотрела на Тишкина. А вдруг… Тишкин честно встретил ее взгляд. |