
Онлайн книга «Тьма над Лиосаном»
Ранегунда осталась одна, пребывая в полном ошеломлении. Ей хотелось одновременно и взвыть от ярости, и кинуться за монахом, бормоча оправдания, и снять поскорее с ноги обруганную растяжку, которая теперь жгла ей кожу. Она стояла в узкой полоске света между домами для семейных солдат и вновь ощущала себя потерянной и одинокой. Вскоре отряд конников проскакал мимо равнодушных рабов, тут же принявшихся закрывать за уехавшими ворота. Брат Эрхбог был привязан к седлу крупного мула, Руэль и Клевик восседали на массивной рыжей кобыле, морда которой напоминала поварской широкий черпак. Ранегунда смотрела им вслед, охваченная противоречивыми чувствами. С одной стороны, ей казалось обидным, что ее оставили в крепости, но взяли при этом монаха и увальней-лесорубов, с другой — она была благодарна бравому капитану за решительность, с какой тот отстранил ее от поездки и тем самым, возможно, уберег от непоправимой беды. Датчане и впрямь с особенной рьяностью охотятся за саксонками, и всем известно, что они потом с ними творят. Герент, которого оставили командовать шестнадцатью караульными, понял, что с ней творится, и потому счел нужным сказать: — Ты правильно поступила, герефа. Лучше тебе быть здесь — на случай атаки тех, кто напал на бандитов в лесу. Она перекрестилась. — Молю Господа, чтобы до этого не дошло. Герент важно кивнул. — Я тоже, герефа. Но мы должны быть готовы. — Да, — ответила Ранегунда. И повторила: — Конечно, должны. Вторая половина дня тянулась невыносимо медленно. Работы шли как в крепости, так и в деревне. Женщины выгнали на скошенный луг коз и овец, Удо с четырьмя подручными кровельщиками латал крыши изб. Лесорубов, правда до выяснения всех обстоятельств жуткой истории в лес не пустили, и они занимались ремонтом рыбацких лодок, время от времени поглядывая на запертые ворота и прислушиваясь, не раздастся ли топот копыт. Как только птичник и псарню накрыла вечерняя тень, Сент-Герман покинул кузницу и отправился в баню. К тому времени, когда он вышел оттуда, почти все обитатели крепости взобрались на стену и прилежно разглядывали чернеющий в отдалении лес. Возле северной башни хорошо потрудившегося кузнеца поджидали. — Я думал, что и вы наверху, — сказал Сент-Герман. — Я и хотела быть там, — ответила Ранегунда. — Но у людей мог возникнуть вопрос, почему их герефа, вместо того чтобы смотреть на дорогу, все время поглядывает во двор. Он ухмыльнулся. — Могло быть и так. — Надо сказать, они очень напуганы. Боятся, что старые боги ополчатся на них. — Она сконфуженно улыбнулась. — Мне тоже что-то не по себе. А вы разве их не боитесь? Он помолчал, затем покачал головой. — Не боюсь. — Вы у нас, значит, храбрец? Каким бы ни был ответ, его заглушили многоголосые крики, затем пропел рог. — Они возвращаются! — вскинулась Ранегунда. Сент-Герман наклонил голову, вслушиваясь в бренчание лебедок, потом осторожно сказал: — Ворота уже открывают. Вам лучше быть возле них. Она окинула его пристальным взглядом. — Так вы придете? — Сразу же после полуночи, — был ответ. Ранегунда кивнула и поспешила к воротам — мимо пекарни, мимо кухонь, мимо общего зала. Горечь, рожденная в ней поношениями монаха, уже улеглась, и она снова по-детски радовалась своей новой летящей походке, но радость эта была недолгой и сменилась волнением ожидания. — Герент! — крикнула она снизу. — Что там видать? — Они въезжают в деревню! — прокричал он в ответ. — Все, кажется, целы! А на одном из мулов лежит чье-то тело! — Это кто-то из наших? — затаив дыхание, спросила она. — Нет, — отозвался Герент. — Я посчитал их. Это кто-то чужой. — Он посмотрел вниз: — Частокол уже заперт. — Хорошо, — сказала она с облегчением. — Значит, все обошлось. Герент уже спускался во двор, за ним понемногу тянулись все остальные. — Велеть поварам приготовить ужин пораньше? — Да, — встрепенулась она. — Безусловно. И тут же вернись. — В голове ее вдруг мелькнула еще одна мысль: — Как думаешь, не приказать ли поднести каждому по лишней кружке пива? — Да герефа, — с воодушевлением поддержал столь замечательное предложение Герент и скорым шагом ушел. Но его место пустым не осталось: рядом с Ранегундой выросла Пентакоста. — Я смотрела на них из своей спальни, — произнесла она, задыхаясь. — Они в самом деле везут какое-то тело? — Кажется, да, — с отвращением ответила Ранегунда. — Оно, наверное, выпотрошено? Лесорубы ведь говорили, что там выпотрошили чуть ли не всех? — Приоткрытые губы красавицы увлажнились. — Говорили, — подтвердила, нахмурившись, Ранегунда в глубине души желая, чтобы невестка опять оказалась в своей спальне и больше не покидала ее. Никогда. Вдали послышались радостные крики: отряд проезжал через деревню и сельские жители ликовали. Кто-то стал бить в барабан. — Они привезут тело сюда? — спросила обеспокоенно Пентакоста. — Не знаю, — ответила Ранегунда. — Смотря по тому, где жил убитый: в деревне или у нас. — Если у нас, то кто же это? — Глаза невестки сверкали от жгучего любопытства. — Говорят, потрошение — жуткая смерть. Ранегунде вспомнились чудовищные шрамы на животе Сент-Германа, и она согласно кивнула. — Наверное, да. Теперь уже явственно слышался топот копыт, потом со стен понеслись приветствия караульных, и всадники, прохваченные оранжевыми лучами заходящего солнца, показались в воротах. Капитан Амальрик соскочил с лошади первым. — Христос Непорочный да направляет и хранит вас, герефа, — произнес он, стягивая с себя шлем. — Я несказанно благодарна Ему за ваше благополучное возвращение. Ранегунда учтиво дотронулась до уздечки его скакуна и потрепала морду большой кобылы, которую он привел в поводу. Два седла на ней были пусты: лесорубы спешились на въезде в деревню. — Аминь, — перекрестившись, сказал капитан Амальрик. — Что вы там обнаружили? Ранегунда глядела на всадников, устало сползающих со своих лошадей. У всех был опустошенный, измученный вид. — Лесорубы оказались правы. Эти люди были лесными бандитами, и кто-то убил их, а потом забрал всю еду и частично одежду. — Капитан тряхнул головой и потер кулаками глаза. — Дело сделано. Мы похоронили всех, кого смогли обнаружить. — Да, — сказал Осберн. — Они были буквально разорваны на куски… или расплющены… Я не знаю. Не разрублены топорами или мечом, а именно размозжены и разорваны. — Он тяжко вздохнул: — Бедолаги. |