Книга Дева в голубом, страница 41 – Трейси Шевалье

К тому времени он уже опорожнил три бокала спиртного. Я покорно кивнула, давая ему возможность порезвиться: мартини сделало меня более терпимой к шуткам.

В конце концов он объяснил: Лефевр де Этапль первым перевел Библию с латыни на бытовой французский, отныне ее могли читать не только священнослужители, но и простой люд.

— Это было начало, — заявил месье Журден. — Начало всего. Мир раскололся надвое!

Сделав это заявление, он едва не соскользнул с табурета и наполовину улегся на стойке.

Я попыталась сдержать улыбку, Матильда прикрыла ладонью рот, Сильвия расхохоталась, а Жан Поль хмыкнул, перелистывая страницы Библии. Только сейчас я вспомнила, что он долго вглядывался в перечень имен на фронтисписе и что-то царапал на обратной стороне какого-то конверта. Я слишком много выпила, чтобы спросить, что это он записывает.

К негодованию Матильды и моему разочарованию, месье Журден не сумел вспомнить, кто именно передал ему Библию. «Зачем, по-вашему, мы храним архивы? — кипела она. — Затем как раз, чтобы отвечать на вопросы таких людей, как Элла». Месье с виноватым видом записал все имена, перечисленные в Библии, и пообещал выяснить все, что только сумеет, даже если сведения будут касаться людей, не имеющих отношения к семейству Турнье.

Я считала, что Библия эта изначально принадлежала кому-то из местных жителей, хотя она могла появиться откуда угодно, ведь люди, со всеми пожитками, приезжали сюда из разных краев. Но Матильда и месье Журден дружно отвергли это предположение.

— Чужак ни за что бы не отдал ее в мэрию, — пояснила Матильда. — Это мог быть только местный. В наших краях сильно развито чувство истории, и семейное достояние вроде Библии должно оставаться в Севене.

— Но бывает, семьи покидают родной дом. Возьмите хоть мою семью.

— Это дела религиозные, — отмахнулась Матильда. — Да, конечно, тогда люди снимались с мест, а после 1685 года уехало еще больше. Вообще-то странно, что ваша семья оставила дом именно тогда. Сто лет спустя севенским протестантам пришлось куда хуже. Варфоломеевская ночь была… — Матильда не договорила и, пожав плечами, повернулась к Жану Полю: — Вы лучше меня объясните, Жан Поль.

— В какой-то степени это был факт буржуазной жизни, — без промедления с улыбкой подхватил Жан Поль. — В Варфоломеевскую ночь была уничтожена протестантская знать. Но севенские гугеноты были крестьянами, а сам Севен находится слишком на отшибе, чтобы ему что-то угрожало всерьез. Скорее всего у них просто возникли конфликты кое с кем из местных католиков. Например, Мендский собор так и остался католическим. Ну вот его паства и решила попугать гугенотов. А вы что на этот счет думаете, мадемуазель? — повернулся он к Сильвии.

Она выдержала его взгляд, пошевелила пальцами ноги и выпалила:

— Смотрите, мама наманикюрила мне ноги белым!

Я вновь обратилась к перечню. Скорее всего здесь перечислены имена членов семьи, осевшей в Мутье: Этьен Турнье, Изабель дю Мулен и их дети Жан, Якоб и Мари. Как сказано в письме моего кузена, Этьен в 1576 году попал в список рекрутов, а Жан в 1590-м женился.

Я сравнивала даты — сходится. А Якоб — один из длиной череды Якобов, в конце которой стоит как раз мой кузен. Наверное, он и сам знает об этом. Надо написать ему.

Мой взгляд упал на запись, которую раньше никто не замечал. Она почти выцвела, но все же мне удалось прочитать: «Mas de la Baume du Monsieur». «Ферма исцеления господ», — неуклюже перевела я. Я развернула подробную карту окрестностей Ле-Пон-де-Монвера и начала изучать ее, отыскивая внутри концентрических кругов, расходящихся от деревни, что-нибудь с похожим названием. Поиски заняли не менее пяти минут, но увенчались успехом: нужное мне место оказалось километрах в двух к северо-востоку от Ле-Пон-де-Монвера. Это был холм, точно на север от Тарна, наполовину поросший деревьями. Ясно. Вот и для Жана Поля дело нашлось.

Наверное, накануне вечером он пропустил это название, иначе обратил бы мое внимание. Что он имел в виду, когда бросил походя, что ему кое-что известно о моем семействе? Я вглядывалась в перечень имен и дат, но только две записи показались мне хоть сколько-нибудь необычными: Турнье женятся на Турнье, а один из Жанов родился в ночь под Новый год.

Когда на следующий день с Библией в сумке я появилась в библиотеке, Жан Поль устроил целое представление из моего знакомства со своей коллегой. Hо, увидев Библию, она избавилась от подозрений.

— Месье Пикмаль — специалист по старым книгам по истории, — объявила она певучим голосом. — Это его епархия. Моя область — романы, беллетристика, все в этом роде. То есть более популярная литература.

Я почувствовала какой-то подвох со стороны Жана Поля, но просто кивнула с улыбкой. Жан Поль дал нам договорить и повел меня к столу в соседнем зале. Я раскрыла Библию, он вытащил из кармана свой конверт.

— Итак, — выжидательно начал он, — что вам удалось обнаружить?

— Что ваша фамилия Пикмаль.

— Ну и что?

— «Острое жало». Превосходно. — Я широко улыбнулась, а он нахмурился.

— У слова pique есть и другое значение — копье.

— Еще лучше!

— Ну ладно, — повторил он, — так что вам все-таки удалось обнаружить?

Я ткнула пальцем в название фермы, отмеченное в Библии, потом развернула карту.

— Неплохо, — кивнул Жан Поль, разглядывая указанную мною точку. — Сейчас там, правда, домов нет, но по крайней мере это указывает, что экземпляр Библии из этих краев. Что-нибудь еще?

— Два внутрисемейных брака.

— Да, наверное, кузены. Тогда это было в порядке вещей. Дальше?

— Один из членов семьи родился в первый день Нового года.

Он удивленно округлил глаза, и я пожалела о сказанном.

— Что-нибудь еще? — настойчиво повторил Жан Поль.

— Все.

Он снова начал меня раздражать, но, как оказалось, нелегко сидеть рядом и разговаривать так, будто накануне ничего не произошло. Рука его лежала на столе так близко, что можно было потрогать. А на большую близость рассчитывать не приходится. Сидеть рядом с ним — печальное, безысходное занятие.

— Итак, ничего больше вы не нашли? — фыркнул Жан Поль. — Сказывается американское образование. Да, Элла Турнье, детектив из вас никудышный. — Взглянув на меня, он замолк и явно смутился. — Извините, — продолжал он, переходя на английский, словно это могло утешить меня. — Мой юмор вам явно не по душе.

Я покачала головой и перевела взгляд на Библию.

— Не в том дело. Если бы мне были неприятны ваши уколы, я бы с вами и не говорила. Нет, просто… — я махнула рукой, словно отбрасывая этот разговор, — просто вспоминаю недавний вечер. Как-то неловко себя чувствуешь, сидя вот так.

— Ах, вот оно что. — Мы вглядывались в строчки имен и дат, остро ощущая близость друг друга.