Книга Марафон со смертью, страница 54 – Андрей Воронин

— Нет, мне кажется, будет лучше, если мы встретимся на нейтральной территории где-нибудь в центре. Вы сегодня сможете, Николай?

— Вы знаете, как меня зовут?

— В титрах указано, в вашей же передаче.

— Да, конечно.

— Так как насчет сегодня?

— Хорошо, давайте сегодня. Но только вечером, после работы, часиков в семь-восемь, не раньше.

— Где?

— Например на площади Калинина, у памятника. Там всегда народу немного.

— Согласен. Буду вас ждать, — ответил голос. — До встречи.

— Эй, погодите! А как я вас узнаю? — поинтересовался Николай, которого все более веселила секретность, которой окружал обстоятельства их встречи неизвестный, желающий стать информатором.

— Я вас сам узнаю и подойду — по телевизору не раз имел удовольствие лицезреть вашу физиономию.

— Судя по вашей интонации, — почувствовал вдруг себя задетым Николай, — мой «фэйс» не произвел на вас особого впечатления.

— Давайте поговорим с вами обо всем при встрече. До свиданья, Николай, — ив трубке раздались короткие гудки отбоя…

* * *

Вообще-то Коля уже привык к подобным звонкам.

Девяносто девять процентов таких сообщений было заведомой дезинформацией или, в лучшем случае, результатом разыгравшегося воображения.

Самойленко, например, стал искренне сочувствовать «кагэбэшникам», которые придумали «телефон доверия» — тот бред и стопроцентная клевета, которую с удовольствием были готовы «поставлять» бывшие советские граждане на своих соседей; друзей или знакомых, могли свести с ума кого угодно, если только не относиться к звонкам «доброжелателей» с определенной долей скепсиса и юмора.

Но встречались среди подобных звонков и такие, какие подпадали для журналиста под разряд настоящих находок — как с тем скандальным видеосюжетом из сауны, например. Поэтому Коле волей-неволей приходилось «отрабатывать» те сообщения добровольных информаторов, которые, как он полагал, порой могут привести к успеху…

Без пяти семь Самойленко, оставив машину в ближайшем переулке, вышел к памятнику — одному из многих образчиков соцреализма, торчавших в этом городе, как в заповеднике социализма, буквально на каждом шагу. Задумчивый, одухотворенный и целеустремленный четырехметровый «всесоюзный староста» шагал куда-то, грозя вот-вот спрыгнуть со своего гранитного постамента.

Николай не спеша прошелся взад-вперед перед памятником, поминутно оглядываясь по сторонам и приглядываясь к проходившим мимо людям, — кто же все-таки вызвал его на эту встречу?

Прошло примерно двадцать минут, но «доброжелатель» не появлялся.

На холодном ноябрьском ветру Николай здорово продрог и, чтобы хоть немного согреться, быстрым шагом направился к расположенному неподалеку газетному киоску, поторчал около него, но так ничего и не купив, вернулся к памятнику, снял перчатки и стал растирать замерзшие руки.

«Черт! Жду еще пять минут — и сваливаю», — категорически решил он, взглянув на часы — минутная стрелка подбиралась уже к половине восьмого.

Но и через пять, и через десять минут незнакомец так и не появился.

Чертыхаясь про себя и злясь на собственную доверчивость, Коля, плюнув, быстро направился к своей «БМВ», расстроившись из-за того, что потерял столько времени вместо того, чтобы провести этот длинный осенний вечер со своими девчонками — Наташкой и Леночкой.

Он уже открыл замерзшими негнущимися пальцами замок машины и взялся за ручку дверцы, собираясь сесть за руль и рвануть побыстрее с этой проклятой площади к себе домой, в родную Малиновку, когда за спиной у него вдруг раздался знакомый голос:

— Николай?

Самойленко вздрогнул от неожиданности и резко обернулся.

— Да. Это я. Это вы мне звонили?

— Я.

— Насколько я помню, мы договаривались на семь, а сейчас уже, — Коля глянул на часы, — без двадцати восемь.

— Я тоже пришел ровно в семь, — спокойно ответил незнакомец, невысокий пожилой мужчина в дорогом пальто и норковой шапке, в очках в золоченой оправе на ухоженном лице, — но мне нужно было время, чтобы убедиться, что вы не привели за собой хвост.

Только теперь Коля разглядел, что нос и щеки у незнакомца, как и у него самого, покраснели от холода — видно, и впрямь он торчал все это время где-то рядом.

«Хорошо, что хоть дождя сегодня нет», — почему-то вдруг подумал Самойленко.

— Про какой хвост вы говорите?

— Про наблюдателей.

— Господи, кому мы нужны.

— Уж поверьте, нужны. Но слава Богу, что наша встреча, видимо, окажется для них сюрпризом.

— Да вы можете говорить толком — для кого? Кому вы здесь готовите сюрпризы?

— Все в свое время, молодой человек, все узнаете, не спешите. Может, зайдем во двор этого дома — там есть лавочка, сядем, поговорим.

Коля аж содрогнулся от ужаса, представив себе, что снова придется торчать на этом проклятом пронизывающе-колючем осеннем холоде.

— Э, нет. Не согласен. Садитесь ко мне в машину — я смотрю, вы тоже замерзли. Хоть погреемся немного.

— В вашей машине, молодой человек, может быть установлен микрофон подслушивающей аппаратуры. Мне кажется, нет смысла рисковать.

— Послушайте, не знаю, как вас зовут, но вы же убедились уже, что никаких хвостов за мной нет? Кончайте играть в шпионов — нет никакого микрофона в моей машине, — Николай не на шутку рассердился — его стала раздражать маниакальная подозрительность этого субъекта.

Он похлопал свою «БМВ» по капоту:

— Я ее как свои пять пальцев знаю, перебирал уже не раз каждую мелочь, и особенно в салоне — недавно магнитолу менял. Нет там никаких подслушек, поверьте мне, ее хозяину. Это во-первых. А во-вторых, почему вы уверены, что дворик безопаснее, чем машина? Вы когда-нибудь про направленные микрофоны слыхали? В ста метрах от вашей лавочки «Волга» остановится, и каждое ваше слово будет записано. Если это действительно кому-то так уж важно и нужно.

— Что ж, возможно, вы и правы… если по-настоящему серьезными делами еще не занимались, — спокойно ответил незнакомец, обходя автомобиль и усаживаясь на переднее сиденье.

Николай чуть не задохнулся от возмущения — что этот без пяти минут старикан себе позволяет?

Он, чертыхаясь про себя от злости, быстро запрыгнул в салон, захлопнул за собой дверцу и, запустив двигатель на полную катушку, включил регуляторы печки.

— Насчет «серьезных дел»… Если бы вы смотрели наши передачи повнимательнее, видели бы тогда, серьезными мы занимаемся делами или нет.