Онлайн книга «Два талисмана»
Гурби и Ульден чувствовали себя весьма неуютно. Негромкий голос смотрителя стелился по полу, полз по ступеням лестницы, обволакивал гостей подземелья со всех сторон. Слуга, держащий факел, заметно оробел. Дверь открылась с жутким скрипом — и каждый из гостей вздрогнул. — В подвале Иррух вырвал младенца из рук матери, — закончил рассказ Вагнат, не переступая порога, — и приказал слугам замуровать дитя живьем в нише. Когда несчастная мать поняла, что вопли и мольбы не помешают злодейству свершиться, сердце ее разорвалось… С тех пор прошли долгие годы, но до сих пор в этом подвале иногда слышен плач мертвого ребенка. — А не пробовали найти эту нишу, — спросил Гурби, стараясь, чтобы голос его не дрожал, — и предать косточки погребальному костру? — Когда я вступил в должность смотрителя, я лично простучал молотком стены. Не из-за этой истории, а потому, что пустоты в каменных стенах мешают поддерживать в винном погребе ровную прохладу. Ниши я не нашел. Тут заговорил молчавший до этого Ульден — голос ровный, напряженный, недоверчивый: — А откуда стало известно об этом преступлении? Не сам же купец рассказал? И не покойница… Смотритель перешагнул порог и через плечо небрежно пояснил; — Один из слуг не уехал с господином. И по пьяни проболтался… Подвал встретил пришельцев холодом, но воздух не был затхлым: вверху голубело оконце для свежего воздуха. Но падающего сверху жидкого света было недостаточно, чтобы вырвать из тьмы ряд лежащих на дубовых подставках бочек. Это делал факел — дрожащий, испуганный, то взметающий отсветы к потолку, то опрокидывающийся, словно слуга вот-вот выпустит его из рук. — Аккуратнее свети! — прикрикнул на слугу Вагнат. — Вот, господа мои, кувшинов здесь всего три. Наш — вот этот… ах, зачем Хранитель решил отдать это сокровище! Хозяйский оклик привел слугу в чувство, он тверже поднял факел над головой. Смотритель сломал печать и открыл крышку. — Прошу высокородного господина, — с поклоном обернулся Вагнат к Вепрю. Гурби кивнул и простер ладони над кувшином. Чародей был серьезен, собран и строг. Ничего потешного, «козлиного» не было сейчас в его внешности. Он выглядел могущественным и опасным. Потрясенно глядели спутники Вепря, как от его ладоней скользнула белая пелена, обняла кувшин… и исчезла. Гурби шагнул назад, пошатнулся, прислонился к огромной бочке. Лекарь двинулся было к нему, но Вепрь жестом остановил Ульдена. — Ничего… Сейчас само пройдет… на чары уходит много сил… Всё, кувшин можно опечатывать. Смотритель засуетился, доставая из кошелька на поясе палочку воска. И тут из темного угла послышался странный тихий звук — словно ребенок пытался закричать, но уже наплакался и потерял голос. Этот жалобный, сиплый писк заставил всех вздрогнуть. Слуга, выронив факел, растянулся на каменном полу и закрыл голову руками. Гурби шарахнулся в щель между двумя кувшинами. А толстячок смотритель повел себя отважно. Он подхватил не успевший угаснуть факел и ринулся в дальний угол. Покрутился там меж бочками — и вдруг расхохотался, наполнив подвал утробными раскатами, отраженными от стен. — Эй, Щепка! — крикнул он слуге. — Вставай, не то велю выпороть! Иди сюда, возьми факел! Вагнат передал факел опасливо подошедшему слуге, нырнул за бочки, тут же распрямился и вернулся к кувшину, крепко и бережно держа темный крупный ком. — Киса, бедная! — почти пел он. — В окошко спрыгнула, да? И обратно не вылезти… Наплакалась, голос сорвала! И погибнуть могла бы, если бы не… Тут он увидел открытый кувшин, вспомнил о важности своей миссии и страшно сконфузился. Ульден выручил смотрителя: — Позволь, господин мой, я подержу это злосчастное животное, пока ты будешь закрывать кувшин. Любитель кошек с благодарностью передал Ульдену спасенную зверушку. Та вцепилась в руку лекаря, оцарапала его сквозь рукав. Но Ульден даже не прикрикнул на кошку. Он с огромным облегчением глядел, как смотритель запечатывает кувшин, а в голове его моталась по кругу единственная мысль: «И совсем не страшно, оказывается… И совсем не страшно…» * * * В театр медленно, как мореные мухи, сползались его верные служители. Их было мало, и вид у них был несчастный и заспанный. Вчера Хранитель задал истинный пир, а те из «людей театра», кто не был туда приглашен, устроили пирушку, не столь великолепную по части яств и напитков, но не менее долгую. Раушарни заявился в числе первых, словно и не праздновал вчера. Обошел театр сверху донизу — и набросился на Мирвика, который попался ему на глаза: — Не знаю и не желаю знать, где ты пропадал. Зато мне очень интересно, почему после вчерашнего спектакля сцена не выметена. Мирвик растерялся. И впрямь, забыл он, что его дело — метла. — Что бушуешь, Великий? — вознегодовал оказавшийся рядом бутафор. — Какой мусор на сцене? Я все вымел, вечером еще. — Вымел? — гневно обернулся к нему Раушарни. — Да там — словно стадо прогнали, разве что коровьих лепешек не хватает! И труха, и побелка, и прочий сор, что сверху летит! И все это растоптано! — И труха была, и побелка, — согласился Бики. — И натоптано — спектакль же! А только я этак чистенько подмел… — Чистенько?! А ну, пошли, взглянем. Мирвик поспешил за Раушарни и бутафором, попутно прихватив из чуланчика метлу. Как выяснилось, сделал он это предусмотрительно. Чистенькой сцена вовсе не выглядела. — Да что ж такое?! — огорчился Бики. — Я же вчера… или само с потолка нападало? — И само растопталось? — хмыкнул Раушарни. — Все убрать! И направился прочь, на ходу спросив: — Что с декорациями? Бики поспешил его догнать и принялся объяснять: — Барышня Авита подновила наррабанскую пустыню, недурно так подновила, но я бы мог лучше… и бесплатно… Мирвик уже не слушал их. Он усердно подметал пол и раздумывал: «С чего бы Бики врать? Да и не врал он! Тут не вся труппа топталась, а один человек. И следы такие здоровенные… это кто же у нас такой большеногий?» Наведя чистоту на сцене, он принялся прибирать зрительный зал. Чтобы скрасить скучную работу, парень принялся вспоминать, как выглядят ноги всех членов труппы — от великого Раушарни до последнего из «бунтовщиков» без единого слова в роли. А так как был Мирвик наблюдательным и памятливым, ему эта забава вполне удалась. «Это что же получается? Такие большие ступни — только у комика Пузо? И совсем-совсем никто из труппы, кроме него, не мог такие следы оставить? Но что же он делал на сцене? Перед пустым залом показывал свой коронный номер с двумя бокалами и яблоком?» |