Онлайн книга «Звездный билет»
|
Втроем мы поднимаемся в гору. Идем мимо склада. Видно, как Галка катит по проходу огромную бочку. Джульетта! Звезда экрана! Допрыгалась. *** – Будь мужчиной, – говорит мне Алька. А кто же я еще? Я не сказал ей ни одного слова. И не скажу. Приду я к ней, как же! Пусть ждет. Вечером я пойду гулять с Ульви. – Тебе сколько лет? – спрашиваю я. – Девятнадцать. – А мне скоро будет восемнадцать. Давай поженимся? – Что ты говоришь? – восклицает эта славная девушка Ульви. Отличная будет у меня жена. Колхоз нам построит дом. Накупим разных вещиц. Будем прекрасно жить, если, конечно, она не начнет вдруг мечтать о театре или еще о чем-нибудь таком. – Согласна? – спрашиваю я ее. Ульви поворачивает ко мне свое круглое лицо. – Эта девушка… Галя Бодрова… ты ее знаешь? – Нет. – Ты с ней говорил. – Я не говорил. Она меня о чем-то спрашивала. Как, мол, тут у вас? А я с ней не говорил. – А она потом плакала. – Ну и на здоровье. – Она все время спрашивала о тебе. – Значит, я неотразим. – Она тебя знает. – Мало ли кто меня знает. *** Алик опять начал читать стихи, читает каждый вечер вслух. На этот раз зря. Юрка все лезет ко мне с кроссвордами. – Животное из пяти букв на «п». Ну-ка, Димка, прояви эрудицию. – Попов. Юрка хохочет, как будто я сказал что-то ужасно остроумное. *** Пинг-понг – прекрасная игра для неврастеников. Каждый вечер в коридоре мы играем в пинг-понг. Я научился крутить. Бью и справа и слева. Скоро буду непобедим. Неотразим и непобедим. *** Официантка роза спрашивает: – Что с вами, Дима? Все плывет у меня в глазах: темные окна с мещанскими шторками, морские картинки на стене, буфет и красные лица вокруг, колышется официантка Роза. – Вам сколько лет, Роза? – Двадцать шесть. – А мне скоро двадцать. Давайте поженимся? – Хорошо-хорошо. Идите домой. *** Голые сучья в лесу штрихуют небо. Это как рисунок сумасшедшего. Абстрактная живопись. Поймет все тот, кто откажется понимать. Я отказываюсь что-нибудь понимать, но я не понимаю. *** Каждый вечер вижу ее. Она смотрит на меня из дверей склада. Иногда сталкиваемся в столовой. Однажды ночью я увидел, как она прошла по опушке леса. Однажды в клубе были танцы. Я знал, что она там будет. Заглянул в окно. Она сидела у стены, сложив руки на коленях. Смирная девочка. Она была в синем платье. Подошел какой-то бравый парнишка, взял ее за плечо. Она покачала головой, потом вырвалась от него и убежала. Я бросился в кусты. Скорей бы снова уйти в экспедицию. *** Работаю как бешеный. На сейнере у меня все блестит. Мало работы для меня на сейнере. Хоть бы случился какой-нибудь приличный штормик, что ли! *** Килька больше не снится. Снится девочка в синем платье. Печальная золотистая голова. Милая, я тебя люблю. Несмотря ни не что. Больше всего боюсь высказаться во сне. Как бы не услышали ребята. *** Снова возле клуба. Я вижу, как идет Галя. Она в дешевом прорезиненном пальто. Ей, наверное, холодно, но телогрейку по вечерам она не надевает. Из клуба выходят Алик и Юрка. Галя взбегает на крыльцо и сталкивается с ними. – Мальчики! – Девочки! – орет Юрка, как солдафон. – О мисс, – юродствует Алька, – вы у нас проездом в Голливуд? Они проходят вперед. – Мальчики, – тихо с крыльца говорит Галя. – Девочки, – передразнивает Алька. – Были когда-то девочками, – басит Юрка. Мерзавцы, что вы с ней поговорить не можете по-человечески?! Вам-то что она сделала? Солидарность проявляют, черти бородатые! *** Ульви подзывает меня: – Дима, возьми, – и протягивает записку. Галка смотрит на нас из-за бочек круглыми глазами. Я пытаюсь обнять Ульви. Она убегает. Разворачиваю записку. «Дима, если ты сегодня не придешь ко мне в общежитие, мне будет очень-очень плохо. Г. Б.». *** Я прихожу в общежитие. Стучусь. – Войдите! Высокий ломкий голос, в нем словно слезы. Галя стоит у окна. Она в брюках и в белой накрахмаленной блузке. Такая блузка вроде мужской рубашки. Галя причесана (волосы соответствующим образом спутаны), и губы намазаны. Пальцы сцеплены так, что побелели кончики. По комнате ходит толстая, похожая на борца женщина. Больше никого нет. Я стою у дверей. Галя у окна. Женщина хватает утюг, груду белья и уходит. Галя отрывается от окна. – Садись, Дима. Сажусь. – Хочешь чаю? – Ужасно хочу чаю. Она сервирует мне стол. Блюдечки, вареньице, сахарочек, тьфу ты, черт побери! – Дима, я понимаю, что ты не можешь меня простить. Я втоптала в грязь то, что у нас было. Я не могу сейчас вспомнить обо всем этом без ужаса. Ты прав, что презираешь меня, и ребята правы, но скажи: могу ли я надеяться, что когда-то ты меня простишь? Тьфу ты! Хоть бы помолчала. Хоть бы села рядом и помолчала часа два. Тараторит, как заученное: «Втоптала в грязь», «Могу ли надеяться?». Я встаю и делаю трагический жест. – Нет! – сурово ору я. – Нет, ты не можешь надеяться. Ты втоптала в грязь! О несчастная! Все разбито! Разбитого не склеишь! Ха! Ха! Ха! – И иду к двери. Она обгоняет меня и встает в дверях. – Не уходи. Останься, пожалуйста. Издевайся надо мной, ругайся, делай, что хочешь, но только не уходи. – Ну-ка пусти, – говорю я. |