Онлайн книга «Московская сага. Поколение зимы»
|
Не вспомнить, Одиссей, ни глаз твоих, ни губ, Полночных кораблей жасминное цветенье, И тени крепостей, и звук далеких труб?.. Семен намеренно зевнул, подумав: демонстрируется пролетарская пасть. – Про что это? Нина не ответила, глядя в какую-то невидимую точку. – Про что стихоза? – повторил вопрос Семен. – Про ночь, – сказала она. Семен бросил под кушетку «Принцессу Казино» и встал, потягиваясь. – Хочешь шамать, Нинка? Он показал на открытую банку мясных консервов и булку московского хлеба. Нина отрицательно помотала головой. – Не хочешь отличной шамовки? – удивился он. – Портвейну хошь? Ну, ты даешь, сестра, от «Трех семерок» отказываешься! Сладкая тяга прошла по его телу, он расстегнул пояс брюк. – Ну, ладно, нэ-хош-как-хош-хады-галодна, иди сюда! Нина отшатнулась от него, как бы в досаде, хотя сама уже жаждала только одного, этого акта с ним, таким простым. – Да ну тебя, Семка! Я к тебе со стихами, а ты сразу... Он притянул ее к себе, по-хозяйски поднял юбку. – Давай, давай... Кончай эти плюссе-мюссе! Сколько раз тебе говорено, будь проще, Нинка! Закрыв глаза, она уступала ему все больше, бормоча: «Да-да, ты прав, моя любовь... быть проще...» – но на самом-то деле, как всегда, воображая себя жертвой пролетарского насилия, трофеем класса-победителя. Уборщица приволоклась со шваброй в коридор, чтобы послушать сильный и долгий скрип кушетки. Пришлепал и сторож. В наступивших сумерках Нина долго еще ползала губами по его щекам и шее, гладила мокрые волосы усталого повелителя. – Ты мой Царь Осоавиахим, – шептала она. Семен гудел, довольный: – Кончай, кончай эти телячьи нежности! Он глотнул портвейну, закурил папиросу. – Я тебе, Нинка, должен сделать одно замечание. Ты, конечно, девка хорошая, однако немного больше активности тебе не помешает. Вот когда момент подходит, тебе вот так надо делать. – Он показал рукой, как надо делать, – эдакая волна со всплеском. – А ты, уважаемая, этого не делаешь! Она засмеялась, нисколько не обидевшись: – Ой, Семка, Семка, какой ты балда! Он встал с кушетки, натянул штаны и юнгштурмовку, сел верхом на стул. – А вот еще одно замечание, уважаемая, на этот раз от кружка, то есть от самого Альбова. Он велел мне сказать, что тобой недовольны. Слишком мало времени кружку, слишком много этому... – Брезгливо потряс «Красную новь». – Полночных кораблей жасминное цветенье, во дает... ты все ж таки комсомолка, тебе с этими попутчиками вроде Степки Калистратова все ж таки не по пути! Нина расхохоталась: – Да ты ревнуешь, Осоавиахим! Семен пристукнул кулаком по столу. Кулачок у него был не очень-то массивный, но в такие моменты он ему самому казался кувалдой. – Чего-о? Я тебе всерьез, а ты опять плюссе-мюссе? Никак с кисейным воспитанием не расстанешься! Нина села на кушетке. – На самом деле Альбов говорил? Он кивнул: – Факт. Работаем, можно сказать, в подполье, сказал он, а Градова по лефовским вечеринкам порхает. Нина посмотрела на часы, вскочила. В затхлом воздухе Осоавиахима пролетели один за другим предметы туалета – юбка, блузка, свитер, шарф. Мгновение – и она уже одета, как будто и не предавалась только что грехопадению под языческим божком распиленного красноармейского пулемета. – Семка, мы же опаздываем в университет! Товарищ Стройло уже вытаскивал из-под стола толстенную сумку с печатным материалом. * * * На Манежную прискакали через полчаса, пришлось брать извозчика за счет ячейки, иначе бы вся затея рухнула по причинам явно не уважительным. Вечер был в полном разгаре, московский час пик. Мимо здания университета, названивая и рассыпая с проводов ворохи искр, волоклись перегруженные трамваи. Резко кричали торговки студенческой отрадой – горячими пирожками с требухой, или, по современной терминологии, с субпродуктом. Иной раз мелькала студенческая физиономия с полузасунутым в рот пирожком и с обалделыми от вкусового шторма гляделками. Возле университетских ворот под фонарем подвешено было объявление: «Коммунистическая аудитория. Сегодня, 8 часов вечера. ЛЕФ! «Алгебра революции!» Читает поэт Сергей Третьяков. Также выступают: Поэт Степан Калистратов, «Неназванное»; Конструктор Владимир Татлин с рассказом об аппарате «Летатлин». Стройло и Нина, бросив взгляд на плакат, быстро прошли в ворота, пересекли двор мимо памятника Ломоносову и бегом взлетели по торжественной лестнице. Когда Нина и Семен вошли, амфитеатр Коммунистической аудитории был еще пуст, хотя над кафедрой загодя к вечеру уже была подвешена модель похожего на птеродактиля футуристического летательного аппарата. – Успели. Слава Труду, никого, – прошептала Нина. – Давай за дело! – скомандовал Семен. Они побежали вверх по ступенькам, разбрасывая по рядам пачки листовок. Дело было закончено быстро, после чего молодые люди устроились поближе к сцене, в первом ряду, и открыли учебники, изображая прилежное чтение в ожидании концерта. Время от времени они поглядывали друг на друга и хихикали. «Кроме всего прочего, – подумала Нина, как бы отвечая кому-то, – мы с Семкой – боевые друзья». – «Ишь ты, – подумал про нее Семен, – глазища-то!» Через несколько минут аудитория стала быстро заполняться студентами. Кто-то уже нашел листовку и громко прочитал: «Спасение революции в ваших руках! Долой Сталина!» Из другого ряда зачитывали иной вариант: «Остановим попытку Термидора! Позор сталинскому ЦК!» |