Онлайн книга «Убить Ланселота»
|
Огненная элементаль. Саламандра. В университете Града Града Хоакин изучал Реальность Огня. На втором курсе или на третьем, сейчас уже трудно вспомнить. Это была одна из немногих лекций, которую он не прогулял. Рассказы о других реальностях ему нравились, наверное, потому, что в этой жилось не очень уютно… Но Хоакин скоро усвоил, что легче изменить существующий мир, чем найти другой, полностью удовлетворяющий его вкусам. – Нравится? – спросил Эрастофен. – Инцери зовут. – Нравится, – честно ответил Хоакин. И добавил: – Но ведь саламандры не покидают План Огня? – Инцери особенная. Я бы сказал, что это передовая, прогрессивная саламандра. Надежда круга первоэлементов. Ящерка что-то прострекотала и спряталась в табакерку. – Стесняется. Ей недавно шестнадцать стукнуло. Шестнадцать веков то есть. Рекомендую. Любознательна, мила, непосредственна. Инцери! Инцери, выходи! Чайник выдал переливчатую трель. – Да, да, конечно, – согласился альбинос, – так и сделаю. Он нацепил на нос очки и произнес заклятие: Под колючим частоколом, За горами, черным долом, В белом – окна, в алом – двери, Приготовлен красный терем. Приготовлен красный терем — Эй, огня, живей, Инцери! С каждым словом речь его звучала громче и громче. Последнюю строчку он повторил еще раз: Эй, огня, живей, Инцери! Алый лепесток порхнул из его рук. Мелькнуло пылающее тельце элементали, и пламя в очаге расплылось маслянистыми клубами. – Эй, эй! – замахал руками философ. – Хватит, Инцери. Довольно! Огонь ревел, бился, закручиваясь сине-золотыми спиралями. Казалось, будто пламя состоит из одних лишь лап и хвоста крошечной элементали. Инцери металась, прыгала, выплясывала – отдыхала после долгого путешествия в табакерке. В хижине стало жарко. – Воду сюда, – приказал Эрастофен. Хоакин протянул гостю котелок. Тот взял прямо за горячую дужку, поднес к очагу. Из пламени вылепилась любопытная мордочка, ткнулась в жестяной бок. Вода забурлила. – Славно, славно. – Философ понюхал воду и зажмурился. – Высший сорт. Что варить будем? Глинтвейн? Гранитром? Или тугрегский туфарак? – Без экзотики. Так, чтобы Грошдество встретить. – Я знаю тридцать четыре грошдественских рецепта. Но ты прав. Для начала надо что-то полегче. Он достал маленький серебряный половник и протянул Хоакину: – Мешай. Три раза посолонь, пять – против, крест-накрест и еще девять противосолонь. – Посолонь – это куда? Эрастофен показал. Хоакин принялся размешивать воду. С каждым кругом она меняла цвет. Среди шоколадных волн раскручивались янтарные ликеровороты, вспыхивали брусничные искры, разливалась полынная зелень. Скрежет и постукивание серебра перешли в томное бурление. В воздухе расплылась свежая анисовая струя, повеяло гвоздикой. Жидкость поволновалась, поволновалась и обрела благородный оттенок гранатового сока. – Все. Готово. – Дай попробовать. Послышалось бульканье. Кадык философа заходил вверх-вниз, тонкая алая струйка скользнула по подбородку. – Ах, славно! – Эрастофен вытер винные усы и поставил котелок на стол. – Углы сбиваешь. Помешивать плавней надо. А так – неплохо получилось. Хоакин тоже приложился к котелку. В черной книге не раз рассказывалось, как заезжие маги пытались наложить на, разбойника чары. Кончалось это тем, что Истессо чихал, и начиналась комедия. Волшебники обычно нервничают, когда собеседник называет их чужим именем. Особенно если это имя – Бизоатон Фортиссимо. В тот раз обошлось. Эрастофен, может, и злодей, но и ему не справиться с законом Грошдества. Колдовское вино получилось в меру крепким, душистым и ароматным. Из пряностей, что входили в него, Истессо с уверенностью мог назвать лишь лавровый лист и корицу. – Настоящий песо кларет, – воодушевился философ. – Твое здоровье, разбойник! – Твое здоровье, Эрастофен из Чудовиц. Небо над черными верхушками сосен чуть порозовело. Волшебная ночь уходила, уступая место грошдественскому утру. – Эрастофен, послушай… – Хочешь чего ты, дитя деревудских чащобищ? Или тревожишь меня, чтоб гордыню потешить надменно? Хоакин собрался. За песокларетом следовали галь-кабсент и супесчаникэль. До народных песен не дошло, но слова давались разбойнику с трудом. Поэтому он старался выражать мысли как можно короче. Анатолаец же, наоборот, перешел на родные гекзаметры. – Я – капитан. Капитан вольных стрелков. Понимаешь? – Знание это вселяет в меня беспокойство. – Правильно. Ты в гостях. У меня. И есть обычаи. – …кои я чту, подчиняясь богам громоносным, – подхватил Эрастофен. От выпитого лицо его стало похоже на старый сугроб. Красные глазки смотрели настороженно. – Это – пир. Я – разбойник. А ты должен заплатить. За пир. Понимаешь? Шутки кончились. Философ близоруко прищурился, бледная рука его потянулась к котелку. Хоакин подтолкнул котелок поближе, едва не уронив. – Дело сие, чую я, промедленья не терпит. – Эрастофен пошептал что-то, поводил над остатками вина ладонью. Затем отхлебнул и зажмурился. Когда же он открыл глаза, пьяное благодушие ушло из его лица. Альбинос оказался трезв, словно и не было позади разгульной ночи. – Пей, – протянул он Хоакину котелок. Стрелок с опаской посмотрел на бурое месиво. В нем плавали волоконца водорослей, подозрительные комки и сухие колосья. Жидкость явственно отдавала болотом. – Пей, не смотри на него. И не нюхай. Истессо подчинился. После первого же глотка ледяная стрела ударила в мозг и завибрировала там. Она отразилась от макушки, пошла вниз, очищая от мути глаза, заставляя сердце биться чаще и ровнее. В животе поднялся вихрь. Печень поначалу взбунтовалась, но скоро сообразила что к чему и благодарно успокоилась. – Спасибо. – Не за что. Так о чем ты пытался рассказать? – Как насчет платы, господин Эрастофен из Чудовиц? – поинтересовался Истессо. – За что плату, интересно? – За ужин. За приют и угощение. Таковы традиции вольных стрелков. Эрастофен изумился. Во-первых, философы редко платят за угощение. Во-вторых, уж чем-чем, а ужином разбойник его не угощал, скорее наоборот. В-третьих… К сожалению, это «в-третьих» перевешивало все. |