Онлайн книга «Голые циники»
|
— Сука. * * * — На, написал про любовь: Мне хочется тебя обнять Застыть с тобой в нелепой позе И нагло в рот поцеловать При обезумевшем морозе В мороз… к железу… рот ко рту… Застыть чтоб если в кровь то с болью И вот лелея ту мечту Дрочу умело и с любовью * * * — Рич, всегда хотела спросить. Сколько у тебя женщин было? — С тобой вместе считать? — Со мной считай. — Проституток считать? — Проституток не считай. Проститутки не считаются. — Тогда ни одной. — Козел… Ну серьезно, больше сотни? — Если их было пять, то это лучше, чем пятьдесят? Это тебя успокоило бы? — Наверное. Мне больше нравится пять, чем пятьдесят. Но если брать во внимание то, как ты трахаешься, у тебя их было не меньше пятидесяти. — А че у тебя так глаза горят? Разговор о моих женщинах возбуждает тебя, гадина ненасытная? — Меня радует, что ты — мой. Сказать тебе, сколько у меня было мужчин? — Пошла ты на хуй, Варь. Понятно, к чему эта вся прелюдия была. — Отгадай, тридцать… сорок… или пятьдесят? * * * — Ну и как я теперь пойду на улицу вся в томатном соке? * * * — Хуй ему, а не чаевые. * * * — Трахнешь меня в лифте? * * * — Я люблю тебя. * * * Голые, они валялись на матрасе. — Во сколько рейс? — В девять утра. — Только Камбоджа? — Нет. Пять дней Таиланд и пять Камбоджа. Варвара расплакалась. — А что будет после того, как программа выйдет в эфир. Меня же все подруги засмеют. Будут визжать, что ты всех проституток трахаешь, как мне с этим дальше жить, скажи, а?! — Многие из твоих подруг очень хотели бы, чтобы я их трахнул. А многие из них — вообще тебе не подруги. — Что ты несешь? — Многие твои подруги предлагали мне переспать с ними. — Что ж ты, бедняжечка, растерялся. Надо было переспать! — С кем-то я и переспал. — Что ты буровишь, прекрати меня унижать. — Это ты прекрати на меня накатывать. Не спал я с твоими подругами, что я, мудак последний, что ли?! — А чем тебя мои подруги не устраивают? Ты хочешь сказать, что они не такие великие, как ты?! Не такие эгоцентричные, не такие дорогие?! Видите ли, наш мальчик-красавчик, ему мои подруги не нравятся! — Я не сказал, что они мне не нравятся. Я сказал, что не спал с ними. — А зачем мне это знать? Я же не рассказываю, как твои дружки, как напьются, а тебя рядом нет, начинают клеиться ко мне, как бы по-дружески. А у самих слюна уже до хуя свисает. Я же про это не рассказываю, чтоб настроение тебе не портить. — Ты мне уже испортила настроение. — Ты мне тоже. — Ну и заткнись тогда. — Сам заткнись. Варвара повернулась спиной. Он тоже. Ричард думал о том, что, может, и хорошо вот так поругаться. Чтоб Варька не думала про документальный сериал, не думала про тайских трансвеститов, с которыми ему придется спать. Чтоб ей проще было всю эту неделю с этой злостью. А потом он приедет и все ей объяснит. Надо будет — встанет на колени. Надо будет — ее поставит. — Ты куда? — Что мне уже без твоего разрешения и в туалет нельзя сходить? Варвара взяла свою сумку и заперлась в туалете. Достала героин, «машинку», ложку, зажигалку, косынку… Ей было плевать сейчас на все. Она колола в руку, но не там, где все… Она колола в тыльную сторону ладони между указательным и большим пальцами. Там шрам быстро затягивался и был незаметен. — Варь, где чайник? — У меня. — Что ты с ним делаешь в туалете? — Чай пью и сру. — Что за херотень ты порешь? Че за дурь? Год назад Ричард снимал интервью с пятнадцатилетней маленькой красавицей, которую парень подсадил на «химку» — дешевый и разрушающий наркотик на основе амитиловых спиртов и ацетона. Девочка согласилась за 100 долларов рассказывать свои ощущения, пока будет колоться. Тогда он впервые увидел, как маленькая девочка профессионально загнала в свою детскую руку шприц с черной жидкостью, как сузились до точки зрачки, как она сладко выдохнула от удовольствия, как перестала понимать происходящее, как попросила чайник с водой и рассказала про «сушняк». Именно тот чайник сейчас и всплыл перед Ричардом. Он вышиб ногой дверь в туалет… * * * Шереметьево. Международный терминал. — О, наш мальчик-красавчик! Держите мою простату?! Что за красные глазки? Варя купила пояс с дилдо и забрала у счастливчика его девственную плеву? Ничего-ничего, это поначалу немного больно, а потом разработается, — всегда обаятельный Герка раскрыл свои ухоженные руки для объятий своего старого друга. — Эта сука… Она колется, Гер… Она, сука, колется… Я ей ночью все мозги вышиб. Я ее убить хотел, а она только смеялась в лицо. Ничего не понимал в тот момент… Я душил ее, хотел, чтоб не стало ее. А она только шептала «я люблю тебя». Матери ее позвонил, чтоб приехала. Все рассказал, а потом всю ночь ревел в каком-то баре. Пил, блядь, и ревел, блядь… — Блядь, это пиздец, Рич, блядь, это блядство и пиздец… — Я сам знаю, что пиздец. Полный пиздец и полное блядство… — Точно тебе говорю, полное блядство. Дай паспорт. Я тебя зарегистрирую на рейс. Иди, сядь в баре, я сейчас прилечу. Герман был телевизионным оператором и фотографом Второго канала. Самым близким другом Ричарда. Человеком, который до сих пор не смог разобраться — гей он или нет. — Але, сын, это отец! — Але, отец, это сын! — Ты че тормозишь? Все нормально? — Все, как никогда, прекрасно. — Я рад, что все прекрасно. Ты, надеюсь, в самолете? — Да, уже паспорт в зубах. — Не понял, зачем? — Когда разобьемся — труп легче определить будет. — Старая шутка, но хорошо, что ты бодрячок. Вот, слушай новую… — Мне не до смеха. — Слушай-слушай: «Здравствуйте, это почтальон Пенкин. Покажите мне вашего мальчика». И отец рассмеялся в очередной раз этой шутке. |