Онлайн книга «Возвращение из Трапезунда»
— А моя лояльность? — спросил, стараясь не улыбаться, Андрей. — Почему вы должны быть лояльны только к профессору, а не ко всей его семье? Андрей подумал, что Метелкин довольно цепок в споре. И он никак не мог придумать аргументов, почему он должен отказаться от этих денег и от кофе — он и так уже задолжал в кофейне. Ложно истолковав заминку, Метелкин вытащил еще «катеньку». Налетел ветер, и громадная сотенная банкнота затрепетала, как флаг. — Смотрите, — сказал Андрей, — как бы люди Гюндюза не стали стрелять по моей комнате. — Ах, — сказал Метелкин. — Как будто я не знаю, что Аспасия вам придала двух телохранителей! — Это она вам сказала? — Все знают, — сказал Метелкин. — А вы снимите отдельный номер, — вел арьергардный бой Андрей. — Свободных номеров теперь в «Галате» нет даже для меня — вы просто не представляете, во сколько бы это мне обошлось. — А я дешевле? — Вы значительно дешевле. И потом, знаете, все-таки свои, русские люди, я могу быть уверен. Глупая была какая-то ситуация. С одной стороны, никаких оснований отказаться от денег не было, с другой — ни один дворянин из хорошего романа не согласился бы их принять. Метелкин, как бы уловив колебания, быстро сказал: — Даже белье Оля будет приносить с собой. Совершенно чистое. Так что с точки зрения гигиены вы застрахованы, хотя мы оба, ха-ха, очень чистоплотные люди… Метелкин был растерян и слаб в этой растерянности. И Андрею было жалко его, вынужденного просить у мальчишки, унижаться… В конце концов Андрей взял деньги. * * * Утро следующего дня выдалось ветреным, неуютным — ветер гнал серую пыль, но жара от этого не уменьшалась — только еще более сушило во рту и забивало глаза. Греки пришли раньше Андрея, чего за ними обычно не наблюдалось. Они сидели в ряд перед входом в башню и были рады начать раскопки до прихода Андрея, отыскать сказочный клад и сбежать с ним в Аргентину или Бейрут, но над ними возвышались солдаты, примкнувшие к винтовкам штыки, будто ждали рукопашной. В башню они никого не пускали и потому бранились с греками. Комендант выделил дополнительно целый взвод для охраны площади и стен цитадели, потому что в тот день не только мальчишки, но и дедушки семейств готовы были лезть на стены, чтобы не упустить знаменательный момент. Иван Иванович пришел следом за Андреем; они спустились в раскоп вместе с греками и велели им откинуть ломы и лопаты — породу отковыривали долотами, отвертками и ножами, потому работа шла медленно, вызывая нетерпение окружающих. Часов в десять приехал Авдеев. Он был встрепан, глаза опухли, под одним — синяк. Вместо того чтобы спуститься в раскоп, профессор принялся объяснять окружающим, как он ударился ночью об угол шкафа. Но никому до этого не было дела. — Ты ночью звуки слышал? — спросил шепотом крестьянский сын. — Я на другом этаже, — ответил Андрей. — Вся гостиница должна была шататься, когда над профессором проводили экзекуцию. — К счастью, у меня крепкий сон, — сказал Андрей. Каменный саркофаг, в котором, если его уже не ограбили, должны были лежать останки первого императора Трапезунда, был весьма прост. Крышка его была двускатная, как у дома. Уже можно было разглядеть, что крышка плотно примыкает к саркофагу и шов чем-то замазан. Это взволновало археологов. Напряжение росло: обедали все по соседству, землекопы и не помышляли уйти домой — перекусили кое-как в кофейне, даже Авдеев не покинул раскопки. После обеда приехал соперник — профессор Успенский. Пришлось прервать работы, пока Успенский осматривал саркофаг и потом заявил, что, разумеется, эта гробница принадлежит какому-то местному чину и, судя по форме крышки, гроб изготовлен во второй половине четырнадцатого века. Когда Успенский, полный презрения к соперникам, вознамерившимся найти то, чего он не нашел, покинул башню, Андрей услышал снаружи его голос: — Еще чего не хватало! Какие могут быть сокровища в христианской могиле! Наг ты в мир пришел, нагим его и покидаешь. Понятно? Раздался голос возчика, застучали копыта — Успенский не мог позволить себе ездить на моторе. — Надеюсь, вас не поколебали выводы коллеги Успенского? — спросил Авдеев, стоявший у входа в башню. — Нас ничего не поколеблет, — ответил крестьянский сын, и Авдеев сообразил, что на его раскопках трудится шпион Успенского. — Позвольте! — воскликнул он. — Вы что здесь делаете? — Помогаю вам, — сказал Иван Иванович, глядя на профессора наивными голубыми глазами. — Нам, простите, не нужно помощи, мы, простите, сами справимся. Еще чего не хватало! Авдеева просто трясло от негодования. — Я попросил Ивана Ивановича мне помочь, — сказал Андрей. — Мне одному не справиться. — Вот я и вижу, что вы ни с чем не можете справиться, Берестов! — закричал профессор. — Только подглядывать и подрывать репутацию честной женщины! Андрей не понял, какую честную женщину он обидел. Он хотел узнать об этом, но Авдеев сам раскрыл тайну: — И не пытайтесь утверждать, что моя жена — женщина высоких нравственных устоев — вот именно, клеветник! Ветер задул сильнее. Пыльное облако скрыло Авдеева на несколько секунд, а когда пронеслось, обнаружило начальника экспедиции серым, как мышь. — Если вы не удовлетворены, — закричал тогда Андрей — видно, пыльная жара и напряжение последних дней всех немного свели с ума, — то я могу подать в отставку! Я немедленно ухожу! Андрей откинул в сторону кисть, которой сметал пыль с саркофага, и полез из ямы. Иван Иванович стал его удерживать. — Пусть я останусь один! — Профессор бросился навстречу Андрею, они столкнулись и никак не могли разойтись — получилась куча-мала, в которой помимо археологов участвовали землекопы и один из солдат, нечаянно слишком приблизившийся к гробнице. В конце концов Андрей оказался вне башни. На него смотрели сотни зрителей — оказывается, толпа прорвалась сквозь охранение, и теперь местные жители наблюдали за ссорой русских, которые, видно, не могли поделить клад. Кипя праведным гневом, Андрей перебежал площадь и оказался в городе. Было жарко. Ветер нес с гор отдаленный рокот — это могла быть гроза, а могла быть и канонада — наступление русской армии уже захлебнулось, и теперь в бессмысленных боях она растеряла остатки дисциплины, уважения к флагу и командиру. В городе все больше появлялось дезертиров, которые называли себя борцами за революцию. Влияние немногочисленных большевиков с каждым днем росло, потому что их лозунги были простыми — долой! Войну — долой! Помещиков — долой! Офицеров — долой! Временное правительство — долой! Лозунги были предельно понятны и приятны бунтующему сердцу. И в самом деле — всем все надоело. И даже странно было, что фронт еще держится, орудия еще стреляют, командиры еще не растерзаны солдатами. |