Онлайн книга «Провинциал и Провинциалка»
|
– В следующий раз, Иван Серафимович, повезет нам, а не другим… Начальник горько усмехается: – Тема на шесть лет. – И что же? – Мне не тридцать. Мне пятьдесят два. Значит, к концу темы ему будет пятьдесят восемь, вот в чем дело. – В шестьдесят люди еще, бывает, женятся, – говорит Ключарев. – Ну хватит, ну перестань же! Он всплеснул рукой, как женщина: он слаб и размагничен ударом. И ясно, что Ивану Серафимовичу больно не от самого удара, перестраиваться – вот что больно. Больно мечтать заново о том, что, дескать, через шесть лет появится новая тема, золотая жила, и только тогда уж я сумею во весь голос, во всю силу… и так далее. Тут-то и беда мечтателей, думает Ключарев. После каждого жизненного щелчка нужно перестраиваться и заново создавать условия для мечтаний – Ключарев любит эту породу людей, это прекрасные люди, быть может лучшие, но… – Говорят, что в каждой беде есть свое открытие, – продолжает Ключарев вслух, он выдумывает копеечные афоризмы, утешает Ивана Серафимовича – а мысль идет и по своим путям. (Командировка – вот что должно утешить его, Ключарева. А что? Все равно кого-то нужно посылать в связи с новой темой. Как раз в ту сторону. А он, Ключарев, заодно сможет заехать в Старый Поселок.) – Иван Серафимович. – Да, Виктор. – У меня ведь к вам разговор есть. Конкретный. Ключарев просится в командировку и получает согласие. (И понятно, что с этой минуты ему хочется быть проще, человечнее, чище.) Он дома. Он говорит жене, что завтра уедет и что там до Старого Поселка – рукой подать. Ну пусть не рукой. Но ведь близко. И если не сейчас, когда он еще сможет туда съездить?.. Жена согласно кивает: тебе видней. – Ну что ж. – И вдруг с характерным женским «проламыванием» сквозь все и всех она добавляет: – Ты ведь давно чувствовал, что туда поедешь. – Я? – Конечно. Ты знал, что поедешь… Потому ты и психовал последнее время. У тебя с языка не сходило. Ключарев улыбается: – Любопытно. В этом что-то есть! И тут же – первая ласточка уже осознанного волнения – он не знает, что делать в такую минуту, куда деть руки. – Что ли, позвонить? Живут и стареют родители Ключарева, в сущности, недалеко. С тех самых пор, как Ключарев и его сестра Анечка поступили в институты, родители перебрались из Старого Поселка, чтоб жить поближе к детям, поближе к Москве. Ключарев заказывает разговор, звонит, говорит, что дома у него все хорошо и у Ани хорошо и что вот командировка и так получилось, что он, Ключарев, быть может, заглянет в Поселок. Да, там недалеко… Ключарев нервничает и лишь в самом конце догадывается спросить об их здоровье. Как ты, мама, и как, папа, ты? Отец не отвечает, он о чем-то шепчется с матерью, а затем, откашлявшись, говорит: – Понимаешь, сын… Заглянуть бы тебе туда надо. А мы с матерью старые и уже не сможем. – Не понимаю. – Конечно, у тебя есть много всяких дел, а я, сын, это хорошо знаю. Но он все-таки твой родной брат… Ключарев едва улавливает смысл: отец просит во время командировки заглянуть в Поселок и поправить могилку Юрочки, умершего двадцать пять лет назад. Отец говорит с какой-то боязнью напороться на отказ. Текут и скользят витиевато-осторожные фразы: – …как-никак твой родной брат. И к тому же уважение к умершему. И ты не подумай, что тут какая-то религиозность. Не в Боге дело. И современная мораль тоже за это. Я это точно знаю, читал. Берет трубку мать. Голос тоненький, а ее всегдашняя, пахнущая травой и мятой скороговорка сливается в единый распев: – Сынок, мы уж, видно, никогда не выберемся, съезди ты, кто же еще – двадцать пять лет исполняется, – съезди, две рябинки над могилой – написали, что одной уже нет, не следит никто… Мать спешит – она, как всегда, побаивается телефона, то есть того, что разговор вдруг прервут. И Ключарев ей – тихо и успокаивающе: – Да, мама… Да, мама… Конечно, мама… Он говорит жене о просьбе родителей, о дороге и о том, что надо уже сегодня собраться. – Не увидишь ты Поселка, – заключает он. – А жаль. А давай на будущее лето вместе поедем? Идея Ключареву уже нравится. Он закуривает, обволакивается дымом, Майя ставит чайник. «Спите, а ну, спите. Не переговаривайтесь!» – заглядывает она к детям… Ключарев сидит, упершись локтями в стол, дымит и неторопливо выкладывает хорошие, набегающие к вечеру мысли: – А почему бы нам не поехать? Деньги?.. Возьму лишнюю статейку у Рюрика – вот дорога уже оплачена! – Он счастливо вздыхает: – Сейчас я как бы на разведку поеду… А уж будущим летом – все вместе катанем. – Он тебе письмо прислал. – Рюрик? – Да. – Не похоже на него. Наверное, не дозвонился… Слушай. И поедем мы – я, ты, дети – все вместе и на весь отпуск, а? Майя уже тоже увлеклась: – Мне кажется, я ничему не удивлюсь, когда туда приеду. Как в знакомое место. Ты столько рассказывал, и сестра Анечка рассказывала – я уже вполне представляю… – Поселок представляешь? – Ну да. – Э, нет… Нет, друг мой. Поселок – это надо видеть. Есть, например, там перелесок, а за ним Лысая горка. О господи! Ключарев замолкает от невозможности высказать. Он переполнен. Он только покачивает головой… И вот так, покачивая головой и улыбаясь, идет с кухни – подходит к своему столу и вскрывает письмо: «Уважаемый тов. Ключарев. Ввиду специфики работы… та-тата-та… и в силу ряда обстоятельств в нашем институте… та-та-та-та… мы вынуждены в дальнейшем отказаться от Ваших услуг внештатного работника. С уважением. Рюриков»… А, черт! – Что такое? – спрашивает Майя оттуда, с кухни. – Да ничего. Но маленький денежный ручеек кончился. Майя подходит, пробегает глазами письмо: – Плохо… Я ведь привыкла на ручеек рассчитывать. Ключарев минуту молчит – думает. – Я чувствовала, что что-то неладно. Видимо, Рюрик тебе звонил. А когда не дозвонился, решил написать… – Не звонил он. Письмом отказать удобнее. Майя сникла – так всегда, если неприятность случается на ночь глядя. Она вертит в руках письмо. Ключарев же решает, что наплевать. И слава богу, унижения кончились. Будет он еще расстраиваться в такие минуты!.. – И поедем мы туда все вместе. Главное, я хочу, чтоб дети – понимаешь! – чтоб дети увидели. Он продолжает говорить и достает чемодан – щелчок замка, первый звук дороги. |