Онлайн книга «Варшава»
|
– Понял. А давай мы еще по пять капель, а? – Это можно. Вот это ты дельно сказал. А то сидит, ноет… Возле лифтов стоят Ева и чувак в дерматиновой куртке. Он пострижен налысо, от макушки до лба – отрастающий панковский гребень, покрашенный в зеленый цвет. Они целуются. Ева замечает меня, махает рукой. Я подхожу к окну, выглядываю, смотрю на огни домов. Ева расстегивает куртку чувака, достает плейер, вынимает батарейки. Чувак тупо улыбается. Я поворачиваюсь, иду назад в отделение. На уголке кровати Самохина сидит его зам – в черном костюме, с кожаной папкой. Саша дремлет, очки сползли на нос. Зам что-то негромко рассказывает Самохину. – Что? А ебаный же ты в рот!.. – Самохин вскакивает, бежит к окну, разворачивается. Саша открывает глаза. – Блядь, ну гондон, ну сука. Уже вторую фуру положил за полгода. Товару, само собой, капут. Ну мудила… Не, я прощать не собираюсь. Пусть сам рассчитывается за шоколадки, пусть продает свою «шестерку». А то сделал им лафу – за год у меня машины покупали. Все, хватит. – Может, он не виноват… Дорога скользкая… – Не надо только пиздеть. «Не виноват»… А кто тогда виноват – Пушкин? Сказал – будет отвечать, значит, будет отвечать. Все. Сходи-ка мне за водкой. – Какую брать? – Любую, какая будет. Только чтоб не шараги какой-нибудь, а фабричную, понял? Самохин выливает остаток водки в рюмку, выпивает. Зам сидит рядом на кровати, он не пил. – Ну что, раз за рулем, то хоть морально меня поддержи, а? Зам кивает головой. Самохин выпивает. – Блядь, как мне все это надоело. Может, кинуть все на хуй, самому работать на дядю, а? А вот и нет. Хер вам! Заходит медсестра Лидка. – Что это такое? Водку – в палате? Хотите вылететь за нарушение режима? – Какое нарушение? Знаешь, кто я такой? Игорь Петрович Самохин. Знаешь, сколько я для этой больницы сделал? – Не надо мне тыкать, и не важно, что вы сделали. Никто здесь пьянки в отделении устраивать не будет. Понятно? – Понятно. А теперь закрой дверь с той стороны. – Сейчас я тебе закрою. Я милицию вызову. – И вызывай. А я ждать не буду. Сам уйду, поняла? – Самохин поворачивается к заму. – Все, пошли отсюда. Отвезешь меня домой. * * * Лежу на кушетке в кабинете иглоукалывания, жду врача. Она приходит три раза в неделю из другой больницы. За перегородкой разговаривают медсестры. – …а он еще и орет. Понимает ведь, на какую зарплату здесь люди работают, но все туда же. – Уйти бы в нормальную поликлинику, чтоб хоть условия человеческие… – Как ты уйдешь? Везде нужен блат, а раз нет блата, то будем здесь киснуть, и нет никому до нас дела. Входит врач – еще не старая, с усталым лицом. – Здравствуйте. – Добрый вечер. Как самочувствие? – Как обычно. Она втыкает иголки мне в лоб, в переносицу, за уши. Это неприятно, но я уже привык. Врач уходит за перегородку. Я лежу с открытыми глазами, смотрю на потолок. * * * На кровати Самохина – новый чувак. У него длинные волосы и серебряное кольцо в ухе. Он спрашивает: – Слушай, а где здесь курят? – В туалете. – Пошли, подымим? – Я не курю. – Тогда просто постоишь, побазарим… – Ну пошли. – Пиво будешь? – А у тебя есть? – Ага. Чувак достает из пакета две бутылки «московского», сует под пижаму. Окно туалета приоткрыто. Над пятиэтажками висит солнце. Чувак открывает бутылки о подоконник, дает одну мне. – Весна… Скоро вообще тепло будет. – Ага. – Мы не познакомились. Я – Иван. – А я – Вова. Мы жмем руки. Он достает пачку «беломора», закуривает. – Где-нибудь учишься? – В инязе. А ты? – Не учусь и не работаю. Музыкой занимаюсь. У меня группа своя – «Дом правительства». Слышал? – Не-а. – Неудивительно. Мы – в глубоком андеграунде, концерты редко бывают. – И что, ты больше ничем не занимаешься, только музыкой? – Ну, кручусь иногда понемногу – жить надо на что-то… А чтобы там институт, профессия – мне это на фиг не надо. Поэтому и поступать никуда не стал. Для чего? Чтобы потому всю жизнь тянуть лямку? Всегда есть выбор: или ты живешь, или ты существуешь – копишь там на машину, на мебель или на новый телевизор. Это такое болото, что просто чума. Капитализм сам по себе говно, я им не восторгаюсь. Это – гнилая система, засасывает любого, кто не просек. Но им тоже можно пользоваться, и он мне помогает жить и играть музыку, которую я хочу играть… – А как он тебе помогает? – …Можно сказать, я играю рок. Хотя это слово такое – неправильное. Сейчас всякое говно называют роком. – А что бы ты назвал роком? – Прежде всего, панк. «Секс Пистолз» и прочие… «Дэд Кеннедис», например – классная банда. Слышал, когда-нибудь? – Не-а. – Зря. Очень рекомендую. Дал бы послушать, но у меня самого сейчас нет, все разобрали послушать. * * * Выхожу из трамвая. На остановке – новый киоск. Левая сторона витрины заставлена бутылками и жестяными банками. Видов десять водки, спирт «Royal», «Амаретто» в квадратных бутылках, пиво, кока-кола, фанта, пепси. У второго подъезда пацан мучает девушку: поднял и держит, как будто собрался бросить в лужу. Она пищит и хохочет. У нее задралась куртка и юбка, видны трусы под колготками. Капает с крыш. Смотрю на окна. На четвертом махает рукой Бородатый. Я махаю в ответ. Поднимаюсь по лестнице. Бородатый приоткрывает дверь, высовывается. – Привет, студент. Что это тебя не видно было? – В больнице был. – А что такое? – Так, нервы. – Такой молодой – и уже нервы. Водочкой надо лечиться. А доктора эти – уроды и суки, им только взятки носи. Я этим гондонам не верю. Вытаскиваю из кармана ключ. – А я тебе это хотел сказать – ну, чтобы ты там не удивлялся… Короче, Нинка умерла неделю назад. Завтра как раз будут девять дней делать. Напилась – и головой об табуретку. Об угол. И насмерть. В квартире теперь Сергей – племянник ейный. Сейчас его нет, а вообще надо тебе новую комнату искать. Как ты с ними будешь? Он, Людка и двое малых. Могу, кстати, помочь. У меня тетка живет на Кузьмы Чорнага, она раньше комнату сдавала. Может, и сейчас… |