Онлайн книга «Варшава»
|
Все продавцы и покупатели толкались на узком пятачке, сбоку стояли рэкетиры со свирепыми мордами, наблюдали за тем, кто что продает. «Пирамиды» были у многих, и просили почти все одинаково – триста рублей. Время от времени по толкучке пробегала волна, и слышались крики – рэкетиры на кого-то нападали. Мы подошли к невысокому парню с «пирамидами». Мама спросила: – Сколько? – Двести девяносто. Она начала рассматривать джинсы – проверять швы, щупать карманы, чтобы не было дырок. В этот момент из толпы вышли двое в кожаных куртках с дебильными рожами, один – маленький, стриженый наголо, второй – высокий и толстый. Высокий показал на джинсы. – Сколько? – Двести девяносто. – Что-то дорого. – Ничего не дорого – у всех вообще по триста. – Ладно. Берем их у тебя за двести. Пацан выхватил у мамы «пирамиды» и ринулся в толпу, эти двое – за ним. Толпа сомкнулась, и что было дальше, мы не видели. Мы потом купили «пирамиды» за 295 рублей у толстой высокой тетки. На остановке папа сказал: – За рэкетиров надо сказать спасибо телевизору и газетам. Где-то в одном месте появились – и сразу про них узнала вся страна. Эти ребята занимались бы чем-нибудь другим, может, тоже криминальным, но другим, если бы не знали про рэкет… Подходит красномордый курносый мужик, с ним – худой прыщавый пацан, лет четырнадцать. Мужик щупает кроссовок у меня в руке. – Какой размер? – Сорок первый. – Сколько дерешь? – Две с половиной. Мужик сует пальцы в кроссовок, колупает грязным ногтем клей на подошве. – А кожа натуральная? – Не знаю, наверно. – Все равно дорого. Сколько скинешь? – Сотню могу, но это – максимум. Мужик еще раз щупает кроссовок, кривит губы. Пацан тянет его за руку. – Ладно, если что – еще подойдем. По базару идет Малиновская – она вела у нас физику в одиннадцатом классе. Она – с мужем и дочкой, дочке лет двенадцать. Не замечает нас, проходит мимо. Антон говорит: – Прикинь – если б Малиновская у нас кофту купила? Я б ей пару сотен скинул по старой памяти… Мы смеемся. Народу – все больше и больше. Из толпы выныривает пацан. Лет шестнадцать, стриженный наголо. – А, вот – кроссы ничего! Какой размер, сорок второй? – Да, – говорю я. – Вот как раз деньги за практику получил, половину мамаше, половину себе. Мерить не буду. И так видно – самый раз. Пацан отсчитывает деньги. Я достаю из сумки второй кроссовок, отдаю ему, сую купюры в карман. Пацан кладет кроссовки в пакет, отходит. Антон хохочет. – Молодец, так и надо этих лохов. Они ж у тебя сорок первый были, да? – Ага. Три часа. Мы – голодные и замерзли. Я продал весь свой товар – немного дороже, чем брал, почти окупил поездку. У Антона еще много не продано. – Все, надо сваливать, – говорит он. – Еще и рэкетиры могут доколупаться. Они обычно не лезут к тем, у кого мало шмоток, только если под конец базара, когда мало народу. * * * Идем с папой к остановке. Он несет мою сумку, в ней банки с вареньем и овощными салатами. – Ну что, не получился из тебя бизнесмен? – спрашивает папа. – Почему не получился? Я ж не прогорел. Еще и на кассетах что-то заработаю… – Дело не в этом, Володя. Надо, чтобы каждый занимался своим делом, понимаешь? Только в своем деле ты можешь чего-то добиться. А эти ребята, которые ездят на старых «фордах» – на них равняться не надо. Каждому свое, ты понимаешь? «Йедем дас зайне», как это звучит по-немецки. – Можно подумать, я знаю, чем мне надо заниматься… – И неудивительно, что не знаешь. Это – дело непростое. Я вон только после армии понял… Так что, у тебя время есть. Он сует руку в карман, вынимает потертую зеленую купюру. – Держи. – Что это? – Пять долларов. Тебе на жизнь. – Не надо. – Бери, бери. – Мама знает? – Неважно. Под навесом остановки – никого. Папа ставит сумку на лавку, садится. Я подхожу к краю тротуара. Улица пустая, на стоянке такси – два частника, «жигули» и сорок первый «москвич». Со стороны магазина идет, шатаясь, мужик в очках. Я спрашиваю папу: – До которого часа троллейбусы ходят? – Должны до часу ночи… – А вдруг уже не будет? – Не волнуйся, что-нибудь придумаем. Пьяный останавливается напротив остановки. К нему подходит стриженый наголо бык в черной кожанке из кусков. Пьяный спрашивает: – Тебе налить? Он расстегивает ветровку, достает открытую бутылку водки, в ней – почти половина. Бык улыбается. – Ты что, все, что тебе наливают – все туда? – Да нет, я с дня рождения… А что тебе не нравится? – Все заебись, только ты поменьше базарь, а то я – художник неместный, попишу и поеду. – Какой ты художник, я не знаю. А я вот электронщик хороший… Только это сейчас никому не надо… Мужик садится на лавку. Бык смотрит на нас с папой. – А вам куда ехать, далеко? – На вокзал, – говорю я. – Давайте подвезу. Мне – на Гришина, за вокзалом. Не бойтесь, бесплатно – я сегодня добрый. Пошлите. – Поезжай, раз предлагает, – говорит папа. – Вдруг троллейбуса уже не будет? Бык идет к частнику на «москвиче». Мы – за ним. Папа отдает мне сумку, мы жмем друг другу руки. Бык садится спереди, я – сзади, ставлю сумку на сиденье. – Значит так, начальник, – говорит бык водителю. – Сначала в «ночник» на Пионерской, потом кента – на вокзал, а меня на переезд закинешь. – Он поворачивается ко мне. – Ты студент, да? А где учишься? – В Минске, в инязе. – А, знаю Минск. А особенно – ваш базар, Комаровку… Машина катится по ночному городу. Фонари не горят. Водитель, не отрываясь, смотрит на дорогу. Он невысокого роста, в кепке, с красным шарфом. Бык дремлет, откинувшись на подголовник. Подъезжаем к мосту через Днепр. Бык открывает глаза. – Братан, сверни на мост и останови – я посцу. – А зачем на мосту? |