Книга Тысяча осеней Якоба де Зута, страница 136 – Дэвид Митчелл

Фишер и Хоувелл обмениваются несколькими фразами.

— Голландский язык, — Катлип обращается к Рену, — хрюканье спаривающихся свиней.

Насекомые облепили окно каюты, привлеченные яркой лампой.

Хоувелл готов к переводу.

— Перед возвращением на «Феб» этим вечером посол Фишер наслаждался продолжительной беседой с главным советником магистрата Широямы — мажордомом Томине.

— А что с теплым приемом магистрата Широямы? — спрашивает Рен.

Хоувелл объясняет:

— Посол Фишер говорит, что Широяма на самом деле — «тонкоголосый кастрат», пустое место, а реальная власть у мажордома.

«Я бы предпочел, чтобы мой подчиненный, — беспокоится Пенгалигон, — врал убедительнее».

— Согласно послу Фишеру, — продолжает Хоувелл, — этот могущественный мажордом отнесся к нашему предложению о торговом договоре с большой симпатией. Эдо устал от батавского нестабильного торгового партнера. Мажордом Томине удивился распаду Голландской империи, и посол Фишер посеял много зерен сомнений в его сознании.

Пенгалигон трогает клетчатую коробочку.

— Это послание мажордома?

Фишер понимает и начинает тут же говорить с Хоувеллом.

— Он заявляет, сэр, что это историческое письмо было продиктовано мажордомом Томине, утверждено магистратом Широямой и переведено на голландский язык переводчиком первого ранга. Ему не показали содержимого, но у него нет никаких сомнений, что вы прочитаете его с удовольствием.

Пенгалигон изучает коробочку:

— Превосходная работа, но как добраться до содержимого?

— Должна быть скрытая пружина, сэр, — говорит Рен. — Разрешите? — Безуспешные попытки второго лейтенанта растягиваются на минуту. — Как чертовски по — азиатски.

— Не устоит она против доброго английского молотка, — добродушно хмыкает Катлип.

Рен передает коробочку Хоувеллу:

— Открывать восточные замки — это ваш конек.

Хоувелл сдвигает боковую панель, и крышка откидывается. Внутри лист пергамента, сложенный вдвое, с печатью на лицевой стороне.

«Такие письма, — думает Пенгалигон, — возвышают человека… или рушат его карьеру».

Капитан срезает печать ножом для бумаг и разворачивает письмо.

Текст на голландском языке.

— Я опять обращаюсь к вашей помощи, лейтенант Хоувелл.

— Я только рад этому, сэр, — Хоувелл зажигает вторую лампу.

— «Капитану английского корабля «Феб». Магистрат Широяма информирует «английцев», что изменения… —

Хоувелл замолкает, хмурится. — Прошу прощения, сэр, грамматика текста очень своеобразная, «…изменения правил государственной торговли с иностранцами не входят в пределы полномочий магистрата Нагасаки. По этим вопросам решение принимает Совет старейшин сегуна в Эдо. Посему английскому капитану… тут слово «приказывается»… приказывается оставаться на якоре в течение шестидесяти дней, пока возможность договора с Великой Британией обсуждается надлежащими органами власти в Эдо».

Враждебная атмосфера воцаряется за столом.

— Желтушные пигмеи, — заявляет Рен, — принимают нас за банду гайдуков!

Фишер, чувствуя приближающийся взрыв недовольства, просит посмотреть письмо мажордома.

Ладонь Хоувелла останавливает его:

— Подождите. Дальше еще хуже, сэр: «Английскому капитану приказывается перевезти на берег весь порох…»

— Они скорее возьмут наши жизни, во имя всего святого, — клянется Катлип, — чем наш порох!

«А я‑то, дурак, — думает Пенгалигон, — позабыл, что дипломатия никогда не бывает простой».

Хоувелл продолжает: «…весь порох и допустить инспекторов на свой корабль, чтобы они убедились в исполнении приказа. Англичане не должны пытаться сойти на сушу». Это подчеркнуто, сэр. «Такая попытка без письменного разрешения магистрата будет расценена как объявление войны. И наконец, английский капитан предупреждается, что законы сегуна запрещают контрабанду и христианские кресты». Письмо подписано магистратом Широямой.

Пенгалигон трет глаза. Болит подагрическая нога.

— Покажите нашему «послу» плоды его хитроумия.

Петер Фишер читает письмо с нарастающим недоверием и, заикаясь, тонким голосом протестует, обращаясь к Хоувеллу.

— Фишер заявляет, капитан, что мажордом не упомянул ни о шестидесяти днях, ни о порохе.

— Кто бы сомневался, — пожимает плечами капитан, — Фишеру сказали то, что сочли нужным. — Пенгалигон разрезает край конверта с письмом от доктора. Он ожидает увидеть голландский язык, но текст довольно аккуратно написан на английском. — Там, на берегу, есть способный лингвист. «Капитану Пенгалигону Королевского флота! Сэр, я, Якоб де Зут, избранный на сей день президентом Временной республики Дэдзима…

— «Республика»! — насмешливо ржет Рен. — Эти обнесенные стеной паршивые склады?

— «…уведомляю Вас, что мы, нижеподписавшиеся, отвергаем Меморандум, протестуем против вашей попытки незаконного захвата голландской фактории в Нагасаки, отказываемся от Вашего предложения перейти под крыло Английской Восточно — Индской компании. Мы требуем возврата директора ван Клифа и информируем мистера Петера Фишера из Брунсвика, что отныне он изгнан с нашей территории».

Четверо офицеров смотрят на экс — посла Фишера, который сглатывает слюну и просит перевести письмо дальше.

— Продолжение: «Что бы ни говорили Вам господа Сниткер, Фишер и пр., разрешите напомнить, что вчерашнее похищение рассматривается японскими официальными лицами как нарушение суверенности. Ответная реакция не замедлит себя долго ждать, и я не в силах ее предотвратить. Примите во внимание не только команду корабля, невиновную в этих государственных манипуляциях, но также их жен, родителей и детей. Очевидно, что капитан Королевского флота следует приказу, но а l’impossible nul n’est tenu. С уважением, Якоб де Зут». И подписано всеми голландцами.

Смех, лихой и звонкий, доносится из кают — компании внизу.

— Пожалуйста, поделитесь содержанием этого письма с Фишером, мистер Хоувелл.

Пока Хоувелл переводит текст на голландский язык, майор Катлип разжигает свою трубку:

— Зачем этот Маринус накормил нашего пруссака ослиным навозом?

— Чтобы выставить, — вздыхает Пенгалигон, — полнейшим идиотом.

— Что этот жабеныш проквакал, — спрашивает Рен, — в конце письма, сэр?

Толбот откашливается:

— Никому не под силу добиться невозможного.

— Как я ненавижу человека, — добавляет Рен, — который пердит по — французски и ожидает аплодисментов.

— Что это за… — фыркает Катлип, — …шутовская «Республика»?