Книга Тысяча осеней Якоба де Зута, страница 17 – Дэвид Митчелл

— Вон! Вон! Грот, обыщи любого, кто вызывает подозрения — да, точно так же, как они обыскивают нас! Де Зут, последите за нашим товаром, или он отрастит ноги, на которых и уйдет.

Якоб запрыгивает на ящик — так легче наблюдать за уходящими.

Он видит, как женщина с обожженным лицом выходит на залитую солнцем улицу, помогая хрупкого вида студенту.

Совершенно неожиданно для него она поворачивается и машет ему рукой.

Якоб рад этому тайному знаку внимания и отвечает тем же.

«Нет, — видит он, — она просто закрывает глаза от солнца…»

Зевая, у двери появляется Ханзабуро, несет полный чайник.

«Ты даже не спросил ее имени, — осознает Якоб. — Якоб Дубовый Лоб».

Он замечает, что она оставила сложенный веер на ящике с сахаром — сырцом.

Разъяренный ван Клиф выходит последним, оттолкнув в сторону Ханзабуро, который замирает на пороге с чайником в руках. «Что‑то случилось?» — спрашивает Ханзабуро.

К полночи столовая директора полна дымом трубочного табака. Его слуги Купило и Филандер играют «Яблоки Делфта» на виоле да гамба [20] и флейте.

— Президент Адамс — наш «сегун», да, господин Гото. — Капитан Лейси смахивает крошки от пирога с усов. — Но он был избран американским народом. В этом и есть смысл демократии.

Пятеро переводчиков осторожно переглядываются. Якоб уже понимает, что это за взгляды.

— Великие властители, et cetera [21] , — уточняет Огава Узаемон, — выбирают президента?

— Не властители, нет, — Лейси ковыряет в зубах. — Граждане. Каждый из нас.

— Даже… — переводчик Гото останавливает взгляд на Коне Туоми, — …плотники?

— Плотники, пекари, — Лейси рыгает, — и свечных дел мастера.

— Рабы Джефферсона и Вашингтона, — спрашивает Маринус, — тоже голосуют?

— Нет, доктор, — Лейси улыбается. — Также не голосуют быки, пчелы и женщины.

«А стала бы эта младшая гейша, — гадает Якоб, — драться с обезьяной из‑за ноги?»

— А если, — спрашивает Гото, — люди делают неправильный выбор и президентом оказывается плохой человек?

— Придут следующие выборы, максимум через четыре года, и мы выгоним его с должности.

— Прежнего президента, — переводчик Хори раскраснелся от выпитого рома, — казнят?

— Просто выбирают нового, господин Хори, — отвечает Туоми. — Народ решает, кому быть лидером.

— Эта система, конечно же, гораздо лучше, — Лейси протягивает свой стакан Be, рабу ван Клифа, чтобы тот наполнил его, — чем ждать, пока помрет зажравшийся, глупый или рехнувшийся сегун, чтобы поменять его на нового?

На лицах переводчиков тревога: ни один соглядатай не знает достаточно хорошо голландский, чтобы понять преступные разговоры капитана Лейси, но также нет никакой гарантии, что магистратура не наняла одного из них, чтобы доносить на своих коллег.

— Думаю, демократия, — говорит Гото, — не тот цветок, который распустится в Японии.

— Азиатская земля, — соглашается переводчик Хори, — не подходит для европейских и американских цветов.

— Господин Вашингтон, господин Адамс, — переводчик Ивасе меняет тему, — королевской крови?

— Наша революция, — капитан Лейси щелкает пальцами, чтобы раб Игнатиус принес плевательницу, — в которой и я принимал участие, когда у меня еще не отросло такое брюхо, проводилась для того, чтобы очистить Америку от королевской крови. — Он сплевывает сгусток слизи. — Человек может быть великим лидером — как генерал Вашингтон, — но разве из этого следует, что его дети унаследуют отцовские качества? Разве от королевского кровосмешения идиоты и ничтожества — можно сказать, достойные «короли Георги» — не рождаются чаще, чем у тех, кто поднимается в мире, пользуясь лишь дарованным Богом талантом? — Он поворачивается к единственному на Дэдзиме тайному подданному британского монарха и шепчет на английском: — Не обижайтесь, господин Туоми.

— Я бы был последним козлом, — громко заявляет Туоми, — если б обиделся.

Купидо и Филандер начинают наигрывать «Семь белых роз моей любви».

Пьяный Баерт падает лицом в тарелку со сладкими бобами.

«Чувствует ли ее ожог, — размышляет Якоб, — прикосновение горячим или холодным или никак не реагирует?»

Маринус берет трость.

— Господа, прошу извинить меня: я оставил Илатту приглядывать за раной эстонца. Без надзора специалиста она не будет заживать должным образом. Господин Ворстенбос, мое почтение… — Он кланяется переводчикам и, прихрамывая, покидает комнату.

— Законы Японии, — на лице капитана Лейси появляется похотливая улыбка, — разрешают полигамию?

— Что это за по-ри — га — ми? — Хори набивает трубку. — Зачем для этого нужно разрешение?

— Объясните, господин де Зут, — просит ван Клиф. — Слова — ваш конек.

— Полигамия — это… — Якоб задумывается. — Один муж — много жен.

— A-а. О-о, — Хори ухмыляется, остальные переводчики кивают. — Полигамия.

— Магометанам разрешается иметь четырех жен, — капитан Лейси подкидывает миндальный орех в воздух и ловит его ртом. — Китайцы могут втиснуть семерых под одну крышу. Скольких японец может собрать в персональной коллекции, а?

— Во всех странах одинаково, — отвечает Хори. — В Японии, в Голландии, в Китае, все одинаково. Я скажу почему. Все мужчины женятся на первой жене. Он… — Хори демонстрирует неприличный жест, вставляя указательный палец правой в кольцо, образованное большим и указательным пальцами левой, — … пока она не… — он руками показывает большой живот, имитируя беременность. — Да? После этого мужчина содержит столько жен, сколько позволяет его кошелек. Капитан Лейси планирует взять дэдзимскую жену на сезон, как господин Сниткер и господин ван Клиф?

— Я бы предпочел, — Лейси обгрызает ноготь большого пальца, — заглядывать в знаменитый район Маруяма.

— Господин Хеммей, — вспоминает переводчик Ионекизу, — приглашал куртизанок на свои пиршества.

— Директор Хеммей, — мрачно говорит Ворстенбос, — ни в чем себе не отказывал за счет Компании, как и господин Сниткер. Сами видите, сегодня мы ужинаем небогато, зато на честно заработанные деньги.

Якоб бросает взгляд на Иво Оста: тот хмурится в ответ.

Баерт поднимает испачканное соусом лицо и восклицает: «Но она же не моя тетя!» — хихикает, как школьница, и падает со стула.