Онлайн книга «Тысяча осеней Якоба де Зута»
|
Якоб развязывает ленты и проглядывает первый нотный лист. Нотные знаки развешаны, как виноградные грозди на шпалерах. Экскурсия Якоба по миру нот заканчивается на «Гимне реформистской церкви». «Возможно, — думает он, — именно сегодня мне удастся наладить отношения с доктором Маринусом». Якоб отправляется в короткую прогулку по Дэдзиме, где все прогулки — короткие, чтобы отшлифовать свой план и тщательно проработать сценарий. Чайки и вороны ссорятся друг с другом на коньке крыши Садового дома. Кремовые розы и красные лилии в саду уже увядают. У Сухопутных ворот провиантмейстеры выгружают хлеб. На Флаговой площади Петер Фишер сидит на ступеньках Сторожевой башни. «Потеряете час утром, клерк де Зут, — выговаривает ему пруссак, — и будете искать его весь день». В окошке верхнего этажа дома ван Клифа последняя «жена» заместителя директора расчесывает волосы. Она улыбается Якобу. Рядом с нею появляется Мельхиор ван Клиф с волосатой, как у медведя, грудью. «Не обмакни, — цитирует он, — свое перо в чернильницу другого мужчины». Заместитель директора опускает шторку, прежде чем Якоб успевает заявить о своей полной невиновности. Рядом с Гильдией переводчиков сидят в тени носильщики паланкинов. Их взгляды неотрывно следуют за рыжеволосым иноземцем. Уильям Питт оседлал Морскую стену и глазеет на напоминающие китовые ребра облака. Возле Кухни Ари Грот говорит Якобу: «В вашей бамбуковой шляпе вы чисто китаец, господин де 3. Не решили еще…» — Нет, — обрывает его клерк и уходит. Полицейский Косуги кивает Якобу из своего маленького домика на аллее Морской стены. Рабы Игнатиус и Be доят коз и жарко спорят о чем‑то друг с другом на малайском. Иво Ост и Вибо Герритсзон молча перекидываются мячом. — Гав-гав, — говорит один из них, когда Якоб проходит мимо: он делает вид, будто ничего не услышал. Кон Туоми и Понк Оувеханд курят трубки под соснами. — Кто‑то высокородный, — ворчит Оувеханд, — умер в Мияко, так что плотницкие работы и музыка запрещены на два дня. Ничего нельзя делать, и не только здесь — по всей империи. Ван Клиф клянется, что это заговор, цель которого — затянуть строительство склада «Лилия» на максимально долгий срок, чтобы нам пришлось продавать еще дешевле… «Я не шлифую свой план, — признается себе Якоб, — а только понапрасну нервничаю…» В операционной на большом столе с закрытыми глазами лежит доктор Маринус. Бубнит себе под нос какую‑то барочную мелодию. Илатту кисточкой смазывает нижнюю челюсть учителя пахучим маслом и каким‑то женским кремом. Пар поднимается от кувшина с водой; огонь отражается от острого лезвия бритвы. На полу тукан склевывает бобы из оловянной миски. Сливы горкой высятся в терракотовой миске — цвета чуть затуманенной синевы. Илатту оповещает малайским бормотанием о прибытии Якоба, и Маринус открывает один недовольный глаз. — Чего? — Мне хочется посоветоваться с вами о… об одном деле. — Продолжай бритье, Илатту. Советуйтесь, Домбуржец. — Я бы предпочел наедине, доктор, как… — Илатту — это и есть наедине. В нашем крохотном уголке Мироздания его знания анатомии и патологии уступают только моим. Разве что вы не доверяете тукану? — Ну, тогда… — Якоб понимает, что ему придется рассчитывать на молчание ассистента так же, как молчание Маринуса. — Меня немного заинтересовал один из ваших учеников… — Какое вам дело, — открывается другой глаз, — до госпожи Аибагавы? Якоб смотрит в пол: — Никакого. Я просто… хотел поговорить с ней… — Тогда почему вы здесь и говорите со мной? — …поговорить с ней без десятка соглядатаев, следящих за нами. — Так. Так. Так. То есть вы хотите, чтобы я устроил вам тайное свидание? — Вы намекаете на какую‑то интригу, доктор, а на самом деле… — Ответ: «Никогда». Первая причина: госпожа Аибагава — не продажная Ева для снятия зуда от вашей адамовой чесотки, а дочь джентльмена. Вторая причина: даже если бы госпожа Аибагава согласилась пойти в дэдзимские «жены», а на это она никогда… — Я знаю, доктор, и, клянусь честью, пришел сюда не… — …не согласится, то шпионы доложили бы об этой связи через полчаса, после чего мое, с таким трудом полученное разрешение обучать, собирать экспонаты и проводить исследования здесь, в Нагасаки, будет отозвано. Так что проваливайте. Опорожняйте яйца comme a la mode [23] : через деревенских сводников или предаваясь греху Онана. Тукан стучит клювом по оловянной миске и произносит: «Гр-рубый!» — или что‑то похожее. — Господин Маринус, — Якоб краснеет, — вы, к сожалению, неправильно истолковали мои намерения. Я никогда бы… — На самом‑то деле, похоть вызывает у вас даже не сама госпожа Аибагава. Вы теряете голову от одного только вида «восточной женщины». Да-да, загадочные глаза, камелии в волосах, то, что вы принимаете за кротость. Я повидал не одну сотню одурманенных белокожих мужчин, погружающихся в эту же самую сладостную пучину. — Но в моем случае вы не правы, доктор. У меня нет… — Естественно, я не прав. Домбуржец обожает свою Жемчужину Востока лишь как благородный рыцарь: приходит на помощь обезображенной деве, отвергнутой ее соотечественниками! Славный Рыцарь Запада, единственный, кто пришел в восторг от ее внутренней красоты! — Доброго дня, — Якоб более не в силах выдерживать это словесное бичевание. — Доброго вам дня. — Уходите так скоро? Даже не предложив взятки, которая у вас под мышкой? — Это не взятка, — полуложь, — а подарок из Батавии. Я надеялся, — теперь понимаю, что глупо и напрасно, — завязать дружеские отношения со знаменитым доктором Маринусом, и потому Хендрик Звардекрон из Батавского общества порекомендовал мне привезти вам ноты. Но, как я сейчас вижу, невежественный клерк недостоин вашего августейшего внимания. Я более не побеспокою вас. Маринус пристально смотрит на Якоба. — Что это за подарок, если даритель не предлагает его, пока ему что‑то не понадобилось от одариваемого? — Я пытался отдать его вам при нашей первой встрече. Вы захлопнули крышку люка перед моим носом. Илатту обмакивает лезвие в воду и протирает его клочком бумаги. — Вспыльчивость, — признается доктор, — иной раз берет верх надо мной. А кто… — Маринус нацеливает палец на нотную папку, — …композитор? |