Онлайн книга «Детство Понтия Пилата. Трудный вторник»
Я ел эту гадость. И так как Рыбак уселся напротив меня и снова стал приставать ко мне своим черным взглядом, я подставил ему сначала щеку, а затем затылок и принялся смотреть в сторону кладбища, словно увидел там нечто привлекшее мое внимание. «Смотри на меня!» – сурово велел гельвет. Но я не подчинился его команде. «На что уставился?» – спросил Рыбак. «Там кто-то ходит», – солгал я. «На меня смотри!» – сердито повторил гельвет. Я не хотел на него смотреть. С каждым мгновением этот человек становился мне все более и более неприятным. Вернее сказать: меня всё больше и больше раздражало, что гельвет пытается мной командовать и словно лезет ко мне в душу. Я решил оказать сопротивление, навязать собственные правила игры. Поэтому я продолжал сочинять и сказал: «Смотри, у крайней могилы стоит какая-то фигура». «Там нет никого». «Нет, есть… Женщина». «Не вижу никакой женщины». «А я вижу… Это старуха». «Старуха?» – переспросил Рыбак. А я, всё более увлекаясь игрой, продолжал: «Конечно, старуха… Она слепая… Смотри, как она…» Я не успел договорить, потому что в следующее мгновение Рыбак одной рукой вырвал у меня котелок, а другой зажал мне рот. «Молчи!» – прошипел он. Я замолчал, как вынужден замолчать человек, у которого зажат рот. И дальше говорил Рыбак. «Вижу… Кто-то и вправду стоит возле могилы…» – сначала сказал он. Через некоторое время, всматриваясь в сгущающиеся сумерки, гельвет удивленно добавил: «Это действительно старуха». А еще через некоторое время испуганно прошептал: «Ты прав. Она слепая». Мне захотелось тоже принять участие в разговоре. Поэтому я вежливо отодвинул руку гельвета со своего рта и в тон Рыбаку, тихо, но не испуганно сказал: «А рядом, видишь, собака». «Нет там никакой собаки», – по-прежнему испуганно возразил гельвет. «Есть, – стал настаивать я. – Собака-поводырь. Слепая женщина не может…» Но тут Рыбак снова зажал мне рот и уже в полном ужасе оглушительно прошептал мне на ухо: «Это Морриган! Она сама собака! Она только днем слепая. А ночью видит каждую травинку! Если заметит нас – нам несдобровать!» Я снова освободил себе рот и сказал нарочито громко: «Там нет никого, Рыбак. Мне показалось. Теперь я вижу…» И снова я не успел договорить. И не потому, что гельвет в очередной раз зажал мне рот. А потому, что вытянув руку и указав в сторону кладбища, я вдруг действительно увидел какую-то старую женщину, которая вышла из-за дерева и медленно двинулась в нашу сторону. Волосы у нее были седые и растрепанные, как у плакальщиц или у сумасшедших. Глаз ее я не мог видеть в сумерках и с того расстояния, которое нас разделяло. Но, судя по ее походке, по тому, как она сперва осторожно ставила одну ногу, потом приставляла к ней другую, а затем опять осторожно ставила и неуверенно приставляла… И стоило ей сделать несколько шагов в нашем направлении, как где-то в глубине кладбища сначала тоскливо завыла, а после сердито зарычала собака, невидимая, но, судя по издаваемым звукам, большая и свирепая. Помню, что я успел подумать: ну вот, доигрались! Но тут Рыбак грубо схватил меня за руку, вздернул от земли, и мы побежали. Сначала через плотный, но, слава Гекате, не колючий кустарник. Потом, петляя – между деревьев. Затем выскочили на тропинку и устремились по ней в сторону озера… Рыбак не выпускал моей руки и тащил меня за собой. Но время от времени останавливался и кричал на меня: «Почему не слушаешься?!.. Морриган – страшная ведьма! Из ведьм самая злая и сильная!.. И сам бы погиб! И мне бы не поздоровилось!.. В сумерках очень опасно! Намного опасней, чем ночью!..» Руку он мне отпустил, лишь когда мы выбежали на магистральную дорогу. (3) Тут пошел дождь. И гельвет велел мне: «Беги домой. Ты быстрее меня бегаешь. Завтра увидимся. Я тебе всё объясню». XIV. На следующий день я не пошел к Рыбаку. Я решил, что если я пойду в деревню, гельвет мой от меня скроется, а если не пойду – сам объявится. Точно! Не через неделю, как я предположил, а уже через день, когда я вышел на утреннюю прогулку, возле порта я встретил Рыбака: он, дескать, пришел в город, чтобы купить себе какие-то поврежденные снасти. «Сильно испугался?» – спросил мой наставник, когда я его поприветствовал. «Испугался? Кого?» – Я сделал вид, что не понял вопроса. «Ведьмы. Которая угрожала нам на кладбище», – пояснил Рыбак. Взгляд у него был зеленым и детским, то есть ласковым и как бы растерянным. Я покачал головой. «А почему тогда не пришел?» – спросил гельвет. Я стал придумывать причину и, заикаясь, сказал: «Я видел сон. Ты мне приснился и запретил к себе приходить». Я думал, Рыбак рассердится или, по меньшей мере, выразит недоверие. Но он словно обрадовался и принялся расспрашивать. «А где ты меня видел?» «На озере», – стал сочинять я. «В лодке? Или на берегу?» «В лодке». «А лебедь где был?» «Лебедь плыл за нами». «И туман был?» – с детским нетерпением и с надеждой на положительный ответ спросил Рыбак. «Да. Скоро нас окутал туман», – поспешил его обрадовать я. Гельвет на некоторое время задумался. А потом продолжал расспросы: «А как туман пришел? Снизу? Сверху? Со всех сторон? Или… – Рыбак сделал короткую паузу и добавил: – Или надвинулся на нас, как занавес?» Когда так спрашивают, и ты гадаешь, ответ, на мой взгляд, очевиден. И я ответил: «Надвинулся, как занавес. И накрыл нас сначала сверху, потом снизу, а потом со всех сторон». Гельвет даже вздрогнул от удовольствия. Потом закатил глаза. А когда вернул взгляд, глаза у него помутнели и встревожились. «А звуки ты слышал?» – тихо спросил Рыбак. «Слышал. Конечно», – ответил я. «Какие?» – быстро спросил гельвет. Я решил немного помедлить с ответом, чтобы получить подсказку. И тотчас она последовала: «Музыку слышал?» «Правильно! Музыку». – Я сделал вид, что удивился. «А видел что-нибудь в тумане?» – Гельвета снова охватило детское нетерпение «Видел». |