
Онлайн книга «Русский ад. На пути к преисподней»
А Союз, между прочим, уже был. Так его даже де-юре не оформили: чего, мол, бумагу марать, если и так все ясно! То есть мы, Борис Николаевич, семьдесят лет живем в государстве, которое — есть, а на бумаге его нет, юридически оно не существует! Вот он, этот гениальный обман: все кричат о договоре двадцать второго года, а сам договор-то кто-нибудь видел? В глаза?! Старый Союз вроде как под корень, а он снова народится, обязательно народится, но, слава богу, без Горбачева. Тут не президенты отвечают, тут… решает народ… — Отвеч-чает Президент, понимаешь, — вздохнул Ельцин и взял рюмку. — Он на то и Президент, ш-шоб отвечать! Раздался тихий стук в дверь, в проеме появился Коржаков. — А, это вы, Александр Васильевич… — Сбегал, Борис Николаевич. — Сбегали? Вы шта-а… по окружной, понимашь, бегали? По окружной, я спрашиваю! Мы тут, значит, давно все решили, а вы где-то бегаете… Коржаков положил очки и — вышел. — Зачем вы так, Борис Николаевич? — помедлил Полторанин. — А ну его, — отмахнулся Ельцин. — Смердяков! — Зато предан… — Потому и держу… Ельцин замолчал. — Значит, правда, Михаил Никифорович, шта-а не… подписал никто… при Ленине? — Конкретно — никто. — Так в каком же государстве мы живем?.. — А ни в каком, Борис Николаевич. Нету у нас государства. Тишина была какой-то гнетущей, за окном вдруг загудел ветер и стал биться в окно… — Интересно, Шахрай об этом знает? — задумчиво спросил Ельцин. — А кто его знает, что он знает, что не знает! — махнул рукой Полторанин. — Он же у нас по юридическим вопросам… — Ага… Ельцин сладко зевнул: — Разделимся… ухх-хо, Михаил Никифорович, все республики, окромя России, тут же увидят, какие они маленькие, понимашь. Значит будут войны за территории… Знаю: войны попрут! Сейчас Литва предъявила Горбачеву иск… на полмиллиарда долларов убытка. За пребывание в СССР. Озверели на свободе-то… сразу. — Полмиллиарда? — Полторанин шмыгнул носом. — Я бы принял иск, Борис Николаевич. — Как приняли? — не понял Ельцин. — Зачем и-шшо? — А чтоб они задумались, ага, память свою освежили. И тут же — вставочку им: встречный иск — на миллиард. Или на два. Они ж, эти «саюдисы», забыли, что до 44-го Вильнюсский край не входил в Литву, точно вам говорю! Он же под Пилсудским был, Вильнюсский край, а столица — Каунас. Забыли… — вот и блякают! Это Сталин, извините, объединил Литву, положив там сто шестьдесят тысяч русских солдат! Вернул им, Борис Николаевич, Клайпедский край, Вильнюсский край, Жемайтию, Аукштайтию, Дзукию… Пусть платят, раз говнизмы пошли, не жалко! А что, объединение Литвы не стоит миллиарда долларов, что ли? Тогда что ж это, на хрен, за государство?! — Я п-понимаю, — Ельцин помедлил, — но противно все, понимашь… — В политике, Борис Николаевич, все противно, — махнул рукой Полторанин. — Это как в анатомичке: ты приходишь на работу, честно делаешь свое дело, а везде смерть… — Да… мы как врачи… — Ага… В кабинете стало светлее, день мирно отгонял темноту, и она растворялась, чтобы, спрятавшись за небо, вернуться обратно с заходом солнца. — Ну ш-шта, Михаил Никифорович, по рюмке, я правильно понял? — улыбнулся Ельцин. — Сходите за Коржаковым… пусть он… тоже отметит. Полторанин открыл дверь и поманил Коржакова пальцем. — Вот шта, Александр Васильевич, — Ельцин разлил коньяк. — Утром скажите Илюшину, пусть все отменяет: мы едем в Завидово. В субботу вызовите туда Шапошникова, Баранникова и… наверное… Грачева Павла. Рюмка дождалась, наконец, своего часа. Ельцин сгреб ее в кулак, она взлетела в воздух, звонко, с разбега ударилась о другие рюмки и вдруг разорвалась на куски, на стекла и стеклышки, брызнув на Ельцина коньяком. — Ух ты! — вздохнул Коржаков. Осколки упали к ногам Президента. — Ты подумай, — обескураженно протянул Ельцин. — Раздавил, понимашь… — На счастье, на счастье, — засмеялся Полторанин. — Быть добру, Борис Николаевич, быть добру! И — пошло-поехало… Утром, на свежую голову, Ельцин повторил, что он едет в Завидово — вроде как на охоту и там, в лесу, подальше от всех, он хотел бы встретиться с «силовым блоком». Если секреты — значит в лес! Ельцин не доверял кабинетам (привычка), он доверял только лесу, природе, этим просторам!.. Коржаков объяснял, что «жучок» может быть и в одежде, поэтому всю одежду поменяли на совершенно новую, даже белье. Зачем понадобился Грачев, если вызывают Шапошникова, формально — его начальника невозможно понять. Приказы Ельцина кто обсуждает? Завидово — резиденция Верховного Совета, не администрации, Хасбулатов сразу забрал Завидово под себя, но Ельцин твердо сказал: Завидово. Генерал-полковник Грачев получил команду: готовить встречу. Немедленно. Грачев нервничал: рано утром он уговорил Ельцина лететь в Завидово вертолетом, борт должен был подняться в 13.40, но в Завидово начался ветер, переходящий в бурю. Ну какого черта — да? Вот кто тянул Грачева за язык? Летом, когда приезжал генерал Пауэлл, председатель объединенного комитета начальников штабов Вооруженных сил США, Грачев повез его в Тулу к генералу Лебедю, в лучшую воздушно-десантную дивизию Советского Союза. Грачев ходил гоголем. Он был самым молодым (Язов выдвинул!) командующим Воздушно-десантными войсками страны за всю их историю. В июне 91-го Язов и Ачалов, его заместитель, посетили Вашингтон, где Пауэлл (не без ехидства, конечно) демонстрировал перед ними боевую мощь Нового Света. «Вы…лись мастерски», — хмуро заметил Ачалов. Сейчас — высокий ответный визит. Пауэлл въезжал на полигон, когда поднялся вдруг такой ураган, будто ветер решил уничтожить всю землю сразу. Грачев смутился: «Господин генерал, рисковать людьми не будем!» Но после двух стаканов водки за боевую дружбу между СССР и США молодой командующий разгорячился: «Офицеры, слушать приказ! Самолеты — в воздух!» Лебедь и Пауэлл наперегонки бросились его отговаривать, причем американский гость испугался не на шутку: «Мистер главнокомандующий, зачем? Стихнет ветер… и вот тогда…» Нет, надо знать Грачева: «Сейчас увидите, суки, как умирают русские солдаты!» Перепуганные ребятишки-десантники разбежались по самолетам. Для них приказ Грачева — это приказ Родины. В итоге: шестнадцать перебитых ног, одна сломанная спина и один труп. |