Онлайн книга «Русский ад. На пути к преисподней»
|
Грачев нервно ходил по дорожкам леса, похожего на парк. Еще больше, чем хамство Ельцина, ему не нравилась предстоящая встреча с Шапошниковым. Он знал, что начальство, которое в личном общении (с подчиненными, пусть даже высшими генералами) очень хочет, чтобы его не воспринимали как начальство, самое плохое, самое подлое начальство на свете. Новый министр обороны с удовольствием дружил бы абсолютно со всеми, душа человек! Но как только главнокомандующий Горбачев проявлял волю, Шапошников безропотно рубил любые головы — направо и налево. Голова человека, его жизнь, не имели для Шапошникова человеческой ценности. Известив войска о своем вступлении в должность, Шапошников почти месяц чистил армейские ряды от влияния ГКЧП. Сразу, приказом № 2, из армии был уволен легендарный космонавт Алексей Архипович Леонов, дважды Герой Советского Союза. Утром 18 августа генерал-майор Леонов, возглавлявший отряд космонавтов после Юрия Гагарина, имел неосторожность подписать у Бакланова, главы ВПК, какую-то служебную бумагу. И понеслось! Грачев хорошо знал Леонова. Полет космонавтов Беляева и Леонова на аварийном «Восходе», выход Леонова в космос, чуть было не закончившийся трагически, и аварийная посадка в снегах под Мурманском (Беляев вручную посадил корабль) были легендой и среди летчиков, и среди космонавтов. Через неделю после отставки Алексей Архипович, любимый гость на всевозможных презентациях, столкнулся — на глазах Грачева — с Шапошниковым. — Что вы сделали со мной, а, Евгений Иванович? Без работы оставили! Лучше б убили, честное слово… — Слушай, Алексей, должность такая… ты пойми… в конце концов! Давай выпьем, хочешь?.. Шапошников улыбался как голливудская звезда. «Какие сами, такие и сани…» — народная мудрость. Грачев не умел ждать. Оставаясь наедине с собой, он не понимал, о чем ему с самим собой говорить и что делать. Выпить, что ли? Так неудобно — к тебе едет министр обороны, твой начальник, а от тебя с утра несет водкой… А, наконец-то! Вроде пронеслись… кони… Подошел адъютант: — Товарищ генерал-полковник! Министр обороны Советского Союза будет через минуту. Прикажете отворять ворота? Грачев терпеть не мог адъютантов, они смотрели не в глаза, а в рот. — Отворяй! Огромные ЗИЛы Шапошникова с грохотом въехали во двор. Головной ЗИЛ именовался «лидером», второй ЗИЛ — машина спецсвязи. Следом за ЗИЛами юркнула «Волга» с охраной, а две машины ГАИ деликатно остались за забором: им здесь не место. — Павлик, я тут! — Шапошников открыл дверцу и, не вставая, свесил ноги на землю. — Здравия желаю, товарищ министр обороны! — прищурился Грачев, но честь не отдал. — Здравствуй, Паша. — Шапошников протянул Грачеву руку. — Угостишь чем-нибудь старого летчика? — У… а то! Выпускай шасси! Грачев полуобнял Шапошникова и повлек его к беседке, где по-походному, без скатерти, был накрыт стол. — Слышишь, как птицы орут? — спросил Шапошников. — Я в природе не разбираюсь, — мрачно ответил Грачев. Странно все-таки устроены госдачи: асфальтовые дорожки постоянно напоминают, что ты — чиновник, а фонари и зеленые скамейки, напиханные среди деревьев, отбивают всякую охоту к уединению. — Подскажи, Павлик, что делать будем, — начал Шапошников. — Сначала пива холодного, и тут же — на коньяк! — Я не об этом. Ты знаешь, что в Завидово? — Охота! — отрапортовал Грачев. — Нет, Паша. Охоты не будет. — Тогда что туда переться..? Шапошников улыбнулся: — А это, Паша, вопрос философский. — Какой-какой, Евгений Иванович? — Философский. — Понял, наливаю… — Мне коньяк. Хватит, хватит… — Н-ну, где моя командирская кружка?! Кривое, пузатое чудище из белого алюминия стояло здесь же, среди бутылок. — В Завидово, Паша, будет принято решение отделить Россию от Советского Союза. Твое здоровье! — А на кой хер, Евгений Иванович, ей отделяться? — Грачев зевнул. — Вот это, Паша, я и сам не пойму. — Значит, озаримся! Грачев по-гусарски согнул локоть и припал к кружке. — Меня с утра вызвал Бурбулис, — продолжал Шапошников, — ввел в курс. И попросил меня… как министра… переговорить с тобой. Упредить, значит. — Ишь как… — сморщился Грачев. — А Бурбулис, между прочим, мог бы и сам жопень поднять! — Ну, генерал, какое настроение? Грачев стал очень серьезен: — Сказать «хреновое» — значит ничего не сказать, Евгений Иванович. — И у меня, Паша, хреновое. Где-то там, наверху, гаркнула ворона, напугала воробьев и притаилась, подлая, оторавшись. — ГКЧП тоже вот так начинался… — бросил Грачев. — Придумают черт-те что, а нас потом — к стенке. — Лучше к стенке, чем в отставку, — пошутил Шапошников. — Да как сказать… Помолчали. В беседку ползла осенняя хмурь, небо как могло прижималось к земле, будто от холода. — Зачем все-таки Союз рушить… а, Евгений Иванович? — Михаил Сергеевич остое…нил, — объяснил Шапошников. — Ну и что теперь? — А как от него избавиться, Паша? Убивать — жалко, вот и приняли, значит, другое решение. Шапошников глядел куда-то в небо. «Как же он их всех ненавидит…» — вдруг понял Грачев. — А с армией что будет, Евгений Иванович? Капнул дождик. Или это только так показалось? — Бурбулис говорит, все остается как есть; Генштаб в Москве, на месте, в республиках Москва руководит по общей… так сказать… линии, а по продовольствию, соцкультбыту и т. д. — местные. — Двойное подчинение? — Вроде того. — Все ясно. — Что тебе ясно? — Офонарели, что… Нет, дождик все-таки пошел. Адъютант тут же принес плащ-палатки, но Шапошников его отогнал: — Короче, Паша, я сам не понимаю. Россия — уходит, а осенний призыв — остается. Выходит, хохлов набираем как иностранцев… так, что ли? Так это уже не хохлы будут, тогда это наемники. Я, значит, спрашиваю: «Геннадий Эдуардович, объясните, Киевский военный округ это теперь Группа советских войск под Киевом, я правильно понял?» А он, бл… обиделся: я… вроде как… из него дурака делаю! Грачев захохотал так, как могут смеяться разве что военные. |