Книга Нефертари. Царица египетская, страница 52 – Мишель Моран

— Говорят, Исет опять понесла, — заметила я. — Мерит слышала в бане.

Уосерит повернулась к Пасеру.

— До того как она родит, нужно убедить всех, что из Нефертари получится лучшая царица. О чем только люди думают? Нефертари знает восемь языков, все посланники ею очарованы — от ассирийских до родосских.

— Никак не забудут фараона-еретика, — объяснил Пасер. — Их деды твердят о тех днях, когда из Египта изгнали всех богов, Амон от нас отвернулся и наслал мор. Я недавно перехватил донесение из Нубии, в котором говорится, что грядет новый мятеж. Если фараон встанет во главе войска, править вместо него будет Нефертари.

— У тебя появится возможность показать людям, как ты будешь править, если станешь главной женой.

— Нет!

Мои собеседники уставились на меня.

— Рамсес обещал взять меня с собой! На кого ему лучше положиться — на нубийского переводчика или на меня?

— Ты носишь его ребенка, — напомнила Уосерит. — К чему рисковать наследником? Носилок там нет. Придется все время ехать в колеснице, воды будет мало. Этот мятеж — твоя единственная возможность доказать всем, что ты не такая, как Отступница.

Я посмотрела на свой едва наметившийся живот. Если Рамсес оставит меня в Фивах, смогу ли я завоевать сердца людей, или же народ возненавидит не только меня, но и мое дитя?

Пасер, сидевший в резном деревянном кресле, подался вперед.

— Не проси его взять тебя на войну. Нет ничего важнее ребенка.

— А как же Исет? Если Рамсес не выберет главную жену, нам придется сидеть в тронном зале вдвоем!

Уосерит подняла четко очерченные брови.

— Именно! И это будет интереснейшее зрелище.

В ту ночь Рамсес потихоньку оставил Исет и принес мне свитки, найденные у схваченного нубийского купца. Мы уселись на балконе, и я переводила одно письмо за другим. Написаны они были весьма неосторожно, в них подробно говорилось о планах восстания в первый день месоре, то есть в самую жару, когда египетское войско не сможет проходить большие расстояния. Если фараон уедет, неизвестно, когда он вернется и что может случиться в его отсутствие.

— У них больше тысячи человек, — заключила я, — готовых захватить дворец и убить наместника.

— Значит, Пасер был прав. — Рамсес поднялся и посмотрел с балкона вниз. Летний ветерок доносил из парка запах лаванды и стрекот насекомых. — Я должен написать отцу и посоветоваться с военачальниками. Через месяц отправлюсь с войском в Напату — напомнить нубийцам, кому они должны подчиняться. — Рамсес увидел выражение моего лица и понизил голос: — Ты тоже могла бы поехать…

Он замолчал, и мы оба посмотрели на мой живот.

— Нет. Это слишком опасно.

Но мы отлично понимали, как я хочу поехать. Я встала рядом с Рамсесом, он взял меня за руку, и мы вместе смотрели в ночь, слушали шорох ветра, побегавшего по верхушкам сикоморов.

— Я вернусь к тебе целый и невредимый, — пообещал Рамсес. — А как поеду опять, возьму и тебя. Даже в самые далекие земли Ассирии.

Я грустно рассмеялась.

— И как же я туда доберусь?

— Возьмем паланкин. Понесем тебя через пустыню, словно ковчег Амона.

Тут я рассмеялась уже по-настоящему, и Рамсес продолжил:

— Следи без меня за строительством храма в Луксоре, и еще — из Нубии пришел груз золота и черного дерева — для Рамессеума. Я доверяю только тебе.

— А как же Исет?

— Строительством Рамессеума она руководить не сможет. Пусть занимается подготовкой к празднеству Уаг. И если на приеме в тронном зале у нее что-то не получится, помоги ей, хорошо? Не хочу, чтобы посланники сочли ее совсем глупой.

«Поздно», — подумала я, сдерживая улыбку.

— Конечно, помогу.

Перед рассветом озеро заполнилось кораблями; Аша руководил погрузкой колесниц. С тех пор как Рамсес узнал о готовящемся мятеже, минул целый месяц, и вот тысячи вооруженных людей прощались с женами и детьми. Мы стояли на пристани; Рамсес взял меня за подбородок.

— Я иногда забываю, какая ты у меня маленькая, — нежно сказал он. — Пусть Мерит хорошенько о тебе заботится. Слушайся, даже если тебе не хочется. Теперь ей нужно присматривать за двоими.

Я посмотрела на свой едва округлившийся живот — а вдруг богиня Таурт оставит меня, как оставила когда-то мою мать? Быть может, если каждый день воскурять благовония и напоминать ей, что я не дочь Отступницы, а только племянница, богиня простит грехи моих акху. Или наоборот — мои молитвы привлекут лишнее внимание, и во дворец снова придет Анубис?

— Буду слушаться, — пообещала я.

Утреннюю прохладу пронзили звуки труб; жрицы Хатор вместе со жрицами Исиды зазвенели систрами и запели гимн Сехмет, богине войны с львиной головой.

Рамсес подошел к Исет и поцеловал ее, потом вернулся ко мне.

— Не пройдет и месяца, а я уже буду дома, — пообещал он.

Корабли направились по каналу к руслу реки, а потом медленно поднялись по течению. Наконец исчез из виду последний флаг. Уосерит взяла меня за руку и повела во дворец.

Сановники уже занимали места в тронном зале, а музыканты исполняли «Песню Сехмет». Я думала, что уже смирилась с отъездом Рамсеса, но при виде пустого трона у меня сжалось сердце.

— Теперь ты сможешь показать себя, — подбодрила Уосерит.

— А вдруг люди опять начнут кричать перед воротами?

— Во дворце четыреста стражников. Храм Исиды — вот где серьезная угроза. Подумай, что сделает моя сестра, если ее храм станет самым большим в Фивах! Паломники со всего Египта понесут туда свое золото. И если Хенуттауи объединится с Рахотепом, они обретут такую власть, что станут указывать Рамсесу, какие вести войны и какие возводить храмы. Для чего, по-твоему, Еретик боролся со жрецами Амона? Он сознательно рисковал разгневать богов, лишь бы уничтожить соперников царской власти!

— Почему же Рамсес не видит, чего добивается Хенуттауи?

— Да как же он увидит? Хенуттауи — его любимая тетка. Она учила его, маленького, правильно носить корону хепреш, учила писать свое имя иероглифами. Думаешь, он мне поверит, если я скажу, чего она добивается?

Уосерит ушла, прошуршав подолом по каменному полу. Руки ее были обвиты браслетами из бирюзы — камня богини Хатор. Как жаль, что я не такая высокая и величественная! Уосерит, как и Хенуттауи и Исет, умела привлекать к себе взгляды.

За жрицей закрылись двери, и я вдруг заметила, что тронный зал почти пуст.

— А где все? — спросила я.

Рахотеп повернулся в своем кресле.

— Кто — все?

Под париком у меня выступила испарина.

— Где Исет? Где все придворные?