Книга Два брата, страница 97 – Александр Волков

Бахуров перевел на русский язык заявление шведов. Брюс язвительно улыбнулся:

– Всем ведомо, что его царское величество от своих союзников почти никакой помощи в войне не имел, и Россия одна вела и выиграла войну. А что касаемо английской помощи, то господа шведы в прошедших девятнадцатом и двадцатом годах, я чаю, довольно убедились, чего она стоит.

Русские делегаты с удовольствием выслушали отповедь Брюса.

Шведы крепче всего держались за Лифляндию и за Выборг:

– Лучше пускай нам руки отрубят, чем мы согласимся Лифляндию и Выборг отдать.

– Выборг будет наш, – возразил Брюс.

Опять начались длительные оттяжки. Чтобы заставить шведскую делегацию решиться на уступки, царь снова послал десант в Швецию – в третий раз за три года.

3 сентября 1721 года царь Петр ехал из Петербурга в Выборг. Его встретил отправленный из Ништадта курьер со срочным донесением.

Взволнованный Петр разорвал пакет и прочитал первые строки:

«Всемилостивейший государь! При сем к вашему царскому величеству всеподданнейше посылаем подлинный трактат мирный, который сего часу с шведскими министрами заключили, подписали и разменялись…»

– Кончено! – воскликнул Петр, и щеки его вспыхнули румянцем. – Окончена великая война, сия жестокая наша трехвременная школа.

Швеция получила мир на таких условиях: она перестала претендовать на Лифляндию, Эстляндию, Ингрию и часть Карелии с городом Выборгом.

Россия навсегда укрепилась на Балтийском море. Петербург ликовал: народные гулянья, торжественные процессии, пушечная стрельба, пиры, парады. Завершена со славой долгая и трудная война.

Гудели зимние бури над Онего-озером. Злые метели доверху заносили крестьянские избы. Голодный волк крутился у деревенской околицы, и, чуя зверя, заливались бешеным лаем собаки.

Тих и молчалив был Кижский завод Андрея Бутенанта. Погасли домны, закупоренные козлами [198] засаженными в них по воле озлобленных литейщиков. Замолкли молоты в железном цеху. Завалило снегом узкие отверстия шахт. Не скрипели по дорогам сани с коробами угля и руды. Не падали в лесу деревья, подрубленные топором дровосека.

Кижская волость бастовала.

Около года прошло с того времени, как народные ходоки вернулись из Питера ни с чем.

Обитатели Прионежья – народ упорный, кряжистый. Трудно разжечь толстый дубовый кряж, и так же нелегко было раздуть пламя возмущения среди крестьян Кижской волости.

Посланцам недовольного заводского люда грозило суровое наказание за самочинное оставление работы. И потому Гаврила Гущин и его товарищи скрывались от начальства. Они кочевали из деревни в деревню, жили на одном месте две-три недели и уходили, прежде чем слух о них достигал до управителя Меллера. И повсюду, где они бывали, Гущин терпеливо убеждал людей, что пришло время открыто подняться против хозяина.

– Других работных людей для нашего завода Бутенанту не сыскать, – говорил он слушателям. – Поневоле уступит.

– Войско пришлет. Разорят нас, убьют, – возражали нерешительные.

– Всех не перебьют. А если покорно шею в хомут совать, скорей от тяжкого труда да от голодухи сгинем.

Работа возмутителей сделала свое дело. Завод остановился.

Андрей Бутенант не обращал внимания на многочисленные письма управителя с просьбой прислать воинскую силу для поддержания порядка на Кижском заводе. Он считал, что, если Кижи дают железо, значит, порядок есть, а усмирять грубиянов мастеровых – дело управителя и старосты.

Но, когда фабрикант получил от Меллера письмо с сообщением, что завод встал, он принялся действовать быстро и энергично. Крупные «благодарности», сунутые в нужные руки, помогли, и уже через неделю в Кижи выступила инвалидная команда.

Начальнику команды вручили инструкцию:

«Идти по сей инструкции инвалидной команде Санкт-Питербурхского гарнизону поручика Солодухина на Кижский железный завод для смирения крестьян. Господину поручику надлежит первее всего тщиться привести людей в послушание, елико будет возможно.

А пущих заводчиков и смутителей наказать батогами нещадно, число ударов давая по усмотрению вины. Буде же указанные действа к желаемому не поведут, и к силе огнестрельного оружия прибегнуть.

Наипущего злодея и заводчика, отставного солдата Гаврилу Гущина, в железо оковав, под крепким караулом в Санкт-Питербурх предоставить».

Поручик Солодухин не сказал инвалидам, для какой цели двинули их в поход в зимнее вьюжное время. Но уже одно то, что следовали они не пешим порядком, а везли их на обывательских подводах «с великим поспешением», заставило людей насторожиться. А когда очутились они в Прионежье, все стало ясным: в каждой деревне инвалиды узнавали подробности о бунте кижан, и смутное чувство тревоги закрадывалось в души солдат. Ефрейтор Илья Марков каждый вечер подбирал себе новых соночлежников и внушал, на какое черное дело их послали. Действовал Илья осторожно. Было в роте несколько ненадежных солдат, которых подозревали в наушничестве. С ними поговорили «по душам» и предупредили, что если поручик узнает о солдатских крамольных разговорах, то им не жить. Предупреждение подействовало.

Когда отряд вступил в пределы мятежного края, положение осложнилось. Первая же деревня Кижской волости, приписанная к заводу, оказалась пустой. Ни лая собак, ни петушиного крика, ни стука открывающихся оконец.

Солдаты пошли на розыски. В одной избе сволокли с печи дряхлого деда, с волосами белыми, как молоко. Дед стоял перед офицером, опираясь на клюшку, моргал подслеповатыми глазами.

– Где ваши?

– Ушли. Как проведали, что солдаты идут, так и ушли.

– Куда?

– Нам про то, кормилец, неведомо.

– Скот где?

– Угнали.

– Ну, а ты что тут делаешь?

– Мы-то? Мы тут для строгости.

– Для какой строгости?

– Для порядку. Я тут не один, нас три таких старичка. Мир ушел, а нам приговорили, чтобы мы тут, значит, оставались для порядку. Ну, а коли-ежели, говорят, убьют вас, так вам все одно помирать пора.

– Какой же от вас порядок?

– Э, милой, не говори! Я-то, правда, староват малость, а есть у нас старичок Аким Кокишев, тот ничего, тот – бодрой старичок!

– Черт знает что! – окончательно рассердился Солодухин. – Да какой от вас толк?

– Как – какой? Мы окарауливаем. Нешто можно деревню без присмотру оставить? Мы днем спим, а ночью ходим, в колотушки стучим, лихого человека, зверя отгоняем. Аким Кокишев у нас за главного. Мы ходим, стучим…