Книга Месть Анахиты, страница 53 – Явдат Ильясов

— Послы? Приведите.

Они пали ниц перед Крассом.

— Абгар Второй, правитель Осроены, друг римского народа, просит тебя, о великий, допустить его к своей особе.

Они сказали это на своем гортанном языке. Едиот перевел.

Красс взглянул на Петрония. Военный трибун был здесь раньше вместе с Помпеем, может, знает, что за птица Абгар?

— Знаю! — воскликнул Петроний. — Помпей ценил его.

— А ты? — обратился Красс к Едиоту.

— Я всех знаю.

— Что скажешь? — квестору Кассию.

— Не выношу чернолицых, — нахмурился Кассий. — Скользкий народ. Их надо держать поодаль.

Старший Красс был того же мнения. И младший. Но тут особый случай.

— Ты осторожен, Кассий, это хорошо, — заметил Публий. — Но ведь он, какой ни есть, а союзник. Помпей… разбирается в людях.

— Абгар оказал ему немало добрых услуг, — подтвердил Петроний. — Не кто иной, как Абгар, сопровождал его в Иудею. Это наш человек! Лучшего проводника нам не найти.

— Зовите…

Абгар, среднего роста, стройный, изящный, откинул на плечи края белоснежного платка, закрепленного на голове зеленым шелковым жгутом. Крючковатый нос, курчавая бородка. Глаза — длинные, черные, в них веселый блеск. Видно, хорошо ему жилось в своей знаменитой столице Эдессе.

В ноги Крассу кидаться не стал. Поклонился с достоинством — все-таки царь. Стоит, молчит, улыбается. Легкий ветер, шурша плотным шелком, развевает просторные полы его длинной, до пят, одежды.

— Чего он ждет?

— Когда ему вымоют ноги, — ответил еврей.

— Это еще зачем? — Красс удивленно взглянул на смуглые ступни араба с золочеными ремешками сандалий. Чистые ноги, лишь слегка запылились.

— Обычай. Он — гость.

Абгар, конечно, не знал латинского и не понимал, о чем они говорят. Он доверчиво ждал, улыбаясь, переводя ясный взгляд с одного на другого.

— И кто должен мыть ему ноги? — похолодел Марк Лициний Красс, хоть и был он в огненно- красном плаще.

— Хозяин.

Походное кресло заскрипело тревожно и тупо под Крассом. Чтобы римский патриций… как раб… какому-то варвару?

— Я… не могу!

Красс выразительно почесал сквозь повязку правую руку. От сырой репы с солью ему как будто полегчало. Чешется — значит, заживает.

— Ты здесь хозяин, ты и мой, — нашелся Публий.

— Ох! Век бы мне быть таким хозяином, — вздохнул Едиот. — Ну что ж, я вымою. Раз уж таков обычай.

Он сделал знак рабам. Те принесли складное кресло и медный таз с прохладной отстоявшейся речной водой.

Абгар сбросил сандалии, сел, опустил ноги в таз. Улыбка — ярче не бывает. Жизнерадостный человек…

— Я не слышал в последнее время, — вдруг сказал он по-гречески, — о каких-либо крупных сражениях. — Царь кивнул на Крассову повязку. — В каком бою, если нам дозволено знать, император повредил свою могучую десницу?

Ну вот. Поговори с таким! Азиат, коварный и ехидный…

— Чепуха. — Красс небрежно махнул перевязанной рукой. От неосторожного движения в ней всплеснулась уже притихшая было боль. — Укусила, — хрипло солгал «император», — в палатке ночью… какая-то нечисть.

— На Востоке на каждом шагу нужна осторожность, — заметил Абгар доброжелательно. — Невзрачный паучок, — он показал кончик мизинца, — всего-то величиной с горошину… от него человек хворает и умирает. Что, Едиот, — обратился Абгар снисходительно к негоцианту, который нехотя ополаскивал ему узкие ступни. — Как твой племянник? Натаном, помнится, зовут его? Он учился у нас в Эдессе…

— Тоже малость недомогает, — ответил еврей, не поднимая глаз. — Я оставил его в Иерусалиме.

— Даст бог, поправится, — встал Абгар и сунул ноги в сандалии. — Какое войско! — окинул он лагерь восхищенным взглядом. Поставил ногу на кресло, нагнулся, обернул золотым ремешком, завязал. — Мне бы такое… Сколько солдат, закаленных в боях! — встрепенулся Абгар. Но тут же опять наклонился и взялся за ремешок на другой ноге. — Я бы знал, что делать… — Он походил на белую птицу, которая хочет быстрее взлететь, но никак не может выдернуть ноги из силка и, то и дело озираясь, рвет его клювом. Крассу ремешки завязывал Петроний. Царь, как заметили все, их завязывал сам. — Все! — Он, довольный, притопнул толстыми подошвами с красной каймой. — И какой полководец, мудрый и дельный, стоит во главе этого войска! — Абгар протянул руку к старому Крассу. — Счастье служить такому. — Он вытер слезы. — Одного ему не хватает: быстроты, — вздохнул сокрушенно Абгар. — Восток медлителен, да, но знай: когда медлит гепард, он копит силу для стремительного разгона и броска…

Позади него вздымалось блеклое небо сухих степей, и он казался пророком, зовущим народ в долину с прозрачным ручьем под сенью фиг и смоковниц.

— Чего ты ждешь? Перед тобой — всего лишь горсть жалких степных разбойников. У Сурена и войск-то путных — одна тысяча. Остальные — сброд, не умеющий воевать. Мечутся с криком, без толку, взад и вперед на своих лошаденках, наобум пускают стрелы. Разве гора боится мышей, с писком снующих у ее подножья?

Речь его обладала силой убеждения. Это не Артавазд! Абгар своим громким голосом, ярким блеском глаз и зубов, резкими взмахами рук взбудоражил весь лагерь. Легионеры сошлись поглядеть на диво. Может, отныне оно будет решать их судьбу.

Красс, оглушенный, спросил:

— Где противник?

— Сурен затаился где-то за Белиссой. Он ждет, когда к нему подоспеет с главным войском Хуруд. Знай, император: когда ломишься в чужой двор, надо сперва убить собаку и затем уж браться за хозяина. Вместе они сильнее. — Сам бывалый разбойник, Абгар засмеялся, довольный сравнением. И именно это сравнение, до предела откровенное, и заговорщицкий смех араба как раз и вызвали у Красса к нему чувство близости и доверия. Абгар знал, с кем имеет дело. — Сурен — собака. Мы быстро найдем его! Я привел пятьсот пронырливых всадников, зорких жителей, следопытов. У них волчий нюх.

— И чего ты хочешь за службу? — спросил с неприязнью Кассий. Не может варвар служить кому-то без выгоды.

— Не так уж много! — улыбнулся Абгар. — Я хочу, под сенью великого Рима, спокойно править своей Осроеной. И чтобы право наследовать царскую власть Рим особым указом закрепил за моими потомками.

Красс, считавший себя далеким от всяческих суеверий, все же верил всегда в удачу. Относя ее, конечно, не на счет какого-то там дурацкого везения; он приписывал, нельзя сказать — без основания, ее своему холодному уму, терпеливости и дальновидности.

И вот она, удача! Он подозревал: помощники исподтишка смеются над ним, не веря в его полководческие способности. И сказал, чтобы им досадить:

— Будет указ. — Он встал. — Веди! Я иду за тобой.